вещают нам боги то же, что сердце давно мне вещало… Согласие нам нужно и единение… Я обошёл все народы наши и племена, населяющие земли от Днестра до Лабы, одно за другим, от синего до белого моря и, мысленно сочтя их, изумился тому, как нас много и как мало мы можем… Одни предались немцам и держат их сторону; другие воюют с братьями-соседями; третьи скрываются в лесах и своих же, но обитающих за межой, знать не хотят… Каждый живёт, как вздумает, а собраться воедино и воедино действовать — для нас труднее всего… Многие поляне, как и я, не раз ходили в храм к ранам, встречали там сербов и лютичей, дулебов, вильков и иные племена одной с нами речи, ломали с ними хлеб, пили из одной чары, а назавтра снова враждовали…

У немцев один вождь, и, когда они ссорятся, он мирит их, как мать своих детей, подравшихся за миской, — наказывая обоих; у нас царит своеволье, и всяк, кто хочет, нас грабит… И ради этого своеволья мы не признаем над собой государя и становимся добычей диких зверей…

Если уж нельзя по-иному, пусть хоть наши края и общины придут, наконец, к согласию и выберут, как гласит прорицание, смиренного, малого и бедного…

Когда Визун кончил, наступило долгое молчание, а те, что раньше старались себя возвеличить, готовы были стать или казаться всех меньше. Иным, наиболее влиятельным, не по вкусу пришлось пророчество, и они роптали против старца.

Вдруг сзади послышались нетерпеливые возгласы:

— На вече! Садитесь в круг!

Все стали сбиваться в кучи — каждый род отдельно, восхваляя и превознося своих. О пророчестве сразу позабыли. Мышки кичились своими трудами и пролитой кровью, Лешеки отстаивали какие-то права, иные бахвалились богатством.

Сторонников Кровавой Шеи было больше всех, и они уже смелей стали провозглашать его князем, но едва это имя услышали на другом конце, поднялась буря и добрая половина отпрянула, не желая признавать Мышка вождём.

Тогда попытались выставить самого смиренного из Лешеков, но крики противной стороны заглушали жидкие голоса.

Старейшины, сидевшие в кругу, один за другим вставали и расходились.

Согласия не достигли и на этом вече… Многие ушли прочь, многие расположились на траве за валом и, попивая мёд, корили своих противников. Визун стоял в стороне, опираясь на копьё, и молча улыбался. Садилось солнце.

Вдруг на взмыленном, запыхавшемся коне примчался человек в одной рубахе; уже издали он что-то выкрикивал, показывая рукой назад.

Все вскочили ему навстречу. Спрыгнув с коня, человек громко закричал:

— Сыновья князя ведут против нас немцев, поморян и кашубов… уже перешли лес на границе…

Едва услышав грозную весть, все бросились к своим лошадям. Ужас и смятение охватили всех.

— Вот и дождались за ссорами и спорами! — гневно вскричал Добек. — А теперь все погибнем, если, потеряв головы, разбежимся: так и перебьют нас по одному, как воробьёв на крыше…

Лешеки молчали, отойдя в сторону: им легче было договориться с сыновьями Хвостека. Мышки рисковали головой… Они сбились в кучу и стояли особняком.

— По коням, кто жив, собирайте своих людей! — послышались крики. — Тут некогда долго раздумывать… Идти всем и лавой загородить им путь… Не остановим их сейчас, потом будет поздно…

— Все по домам, за людьми! — повелительно прервал Добек. — Поезжайте собирать челядь… завтра ведите сюда к Гоплу всех своих… и отсюда двинемся на врага… Вечера и ночи хватит! По коням! По коням!

Разослав гонцов по усадьбам, все сели на коней, мигом переловленных на пастбище или выпряженных из возов, и, едва успело стемнеть, как городище опустело и затихло.

Когда настала ночь, в той стороне, откуда ждали нападения, небо обагрилось заревом.

Наутро никто не приехал на место сбора: должно быть, все готовились, а у многих не было копий и пик… Лишь на третий день люди стали понемногу стекаться к озеру. Весть о вторжении врага всех подняла на ноги, потянулись кучки людей даже из самых отдалённых поселений.

Не дожидаясь, чтоб его выбрали, Добек явился первым на площадь, сам взял на себя начальствование, и никто не отказывал ему в повиновении. Он был достаточно силён, чтобы подчинить себе всякого, кто бы вздумал противиться.

Вооружённый народ того времени едва ли мог называться войском. Поляне были мирным земледельческим племенем, не привыкшим воевать и грабить… Лишь необходимость обороняться заставила их вооружиться, но вооружение у них было убогое.

Старинное медное оружие имелось у немногих, железного было мало, челядь шла с каменными молотами и секирами, палицами, подбитыми гвоздями, луками, пращами и копьями. Кусок липовой коры служил доспехами, а прекрасным называли щит, обтянутый одной или двумя шкурами. Топоры и ножи — что у кого было — затыкали за пояс и привязывали к сбруе.

Челядь и слуги шли пешком, лучшие дружины и кметы ехали верхами, в шишаках или просто в шапках, прикрываясь лишь медными нарамками, защищавшими от удара мечом.

Каждый род вёл своих людей, не всегда покорных, которых держали в повиновении угрозами и страхом.

Добек носился из конца в конец, объезжая толпы и выстраивая их рядами, причём челядь нередко затевала ссоры, а он палкой наводил порядок. Слуги Мышков не хотели стоять рядом с Лешеками. Но Добек, распалясь, не ел и не спал, а не успокоился до тех пор, пока не увидел, что может, наконец, повести людей в бой. Он любил войну и тогда лишь оживал, когда с копьём в руке садился на коня. Глаза его смеялись и подрагивали губы. К вечеру Добек послал самых ловких людей в разведку, приказав им дознаться, где находится неприятель. Он не хотел выступать в поход, не достав языка. А пока, отойдя к озеру, расположился с людьми в роще, чтобы ночью их не выдал дым костров.

XXIII

Посланные вернулись с донесением, что немцы уже близко: подкравшись ползком, они слышали и даже видели их, но подсчитать не могли.

Немцы, наступая, угоняли людей и скот, сжигали избы и грабили всё, что можно было утащить, а уходя, оставляли после себя пустыню и пепелище.

Надо было выступать немедля, чтобы преградить им дальнейший путь, ибо каждый день стоил многим жизни и достояния. Но люди страшились борьбы с вооружённым противником: против такой силы кучки челяди было недостаточно. Поэтому Добек решил бесшумно подобраться к их ночевью и напасть врасплох на спящих.

Тихо и осторожно они стали продираться сквозь лесную чащу, а вправо и влево Добек разослал лесных людей, умеющих лазать по деревьям и красться ползком