Я онемела. То, что я всегда скрывала, стало… известно? Но как, как же так? Чужие сны – потемки чужой души, ее оборотная сторона. Я ни с кем не собираюсь делиться этим.

– Как? – только и спросила я, слыша, что голос мой звучит глухо.

Хотелось вскочить на ноги и залепить Ярославу пощечину, но я понимала, что могу сделать это лишь в своем воображении. Это не его вина. Я не в силах запретить ему видеть мои сны.

– Я не знаю, как, – пожал плечами он. – Я просто вижу обрывки этих снов.

– Местами поменялись только наши сознания. Головной мозг остался прежним. Возможно, все дело в той его части, которая отвечает за сновидения, – хриплым голосом сказала я.

– Ты, как всегда, все пытаешься объяснить, – усмехнулся Ярослав.

– А ты, как всегда, пытаешься влезть не в свое дело.

Я чувствовала себя так, словно мой тайный дневник прочли перед огромной толпою людей. Ярость срослась с горьким чувством стыда. И я не понимала, почему так. А Ярослав, кажется, понимал.

– Расскажи мне о себе, Настя, – вдруг сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Кто ты?

Я внимательно на него посмотрела, чувствуя слабость в плечах.

– Зачем?

– Я – это ты, а ты – это я. Мы должны знать друг друга, а не притворяться, что знаем.

В его голосе была укоризна, а во взгляде – необычная мягкость.

– Я – это я. А о прошлом говорить не хочу, – сказала я глухо.

– Боишься? – прищурился Яр. – Убегаешь?

Наверное, он был прав, и это больше всего раздражало. Признавать свои ошибки было нелегко.

– Даже если и так? – вскинула я голову. – То что? Что здесь такого?

Все мы бежим от плохих воспоминаний. Кому хочется гнить в черных мыслях, как в земле? Я не исключение. Эй, слышишь меня, я не исключение! Понимаешь?!

В душе я кричала, но внешне оставалась спокойной. Разве что руки на коленях сжала сильнее.

Зарецкий, казалось, читал меня насквозь. А может, даже слышал, как я кричу без слов в пустоту сознания. Он посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Есть люди, которые перекладывают ответственность на других. А ты, напротив, всю ответственность берешь на себя, пытаешься все держать под контролем, – он откинул назад волосы. – Я долго думал, чем ты похожа на меня. Кроме того, что родилась в один день со мной. И понял.

– Что ты понял? – выдохнула я.

– Вина.

Это простое слово поразило стеклянной молнией, вонзившейся в грудь и осыпавшейся сверкающими осколками. В солнечном сплетении сделалось обжигающе холодно, а потом так же обжигающе горячо. Даже дышать стало тяжелее.

– Ты во всем винишь себя, – продолжал Зарецкий. – Так же, как и я. В том же, что и я, – поправился он.

«Замолчи, – хотелось сказать ему. – Хватит нести чушь».

Но я молчала.

– Сначала я думал, ты винишь себя в том, что случилось. Но я оказался не прав. Понял, что ты, как и я, винишь себя в том, что не смогла изменить это. Я не виноват в том, что сделала Даша. Но я всегда знал, что мог предотвратить это. Мог пойти с ней, а не на футбол. Мог удержать ее дома. Мог хоть что-то сделать. Но не сделал. Осознание этого преследует меня до сих пор. Ты такая же, как я, – повторил он.

Ярослав на миг закрыл лицо руками – своим, не моим жестом. И я почувствовала, как сердце стало биться чаще – из-за его слов.

– Я часто вижу сны, в которых пытаюсь оставить Дашку дома. Но еще чаще – что нахожу ее. Вновь и вновь.

С его губ вырвалось непечатное выражение – от переизбытка эмоций.

– Я тоже видела его, – проговорила я тихо, вспоминая это жуткое сновидение, в котором кровь разливалась рекой и подползала к кедам, в которых я была.

– Тебе снятся мои сны? Я так и думал. Мы слишком похожи. Кто ты, Настя? – вновь задал он странный вопрос. – Ты знаешь обо мне то, что почти никто не знает. Я решил, что могу доверять тебе. И я хочу, чтобы ты доверяла мне.

В его голосе была необычайная мягкость.

Во взгляде – решимость. Не моя, чужая. Его решимость.

И я сдалась. Поняла вдруг, что больше не могу.

Все то, что я не могла никому рассказать много лет, стало известно ему, тому, кого я терпеть не могла. Не знаю, как это случилось.

Мы просто сидели на диване – он с подушкой на коленях, а я с абсолютно прямой спиной. Ярослав слушал внимательно, не отводя глаз от моего лица, а я говорила – тихо, размеренно, невидящим взглядом смотря в окно, в котором виднелся кусок синего неба и золотистые макушки деревьев.

Меня охватило странное чувство – меланхолия вперемежку с отстраненностью. По венам разлилась осень, а к сердцу прибило золотые и багряные листья.

Осенью открываются все секреты.

Осень приносит умиротворение и покой.

Осени чуждо притворство – дожди смоют все лишнее, ненужное, старое.

В осени есть свое очарование – в каждом падающем листе, в каждом прощальном крике птицы, в каждом солнечном луче, имеющем удивительно медовый свет.

Я любила осень, но не знала, что моя любовь начнется с осеннего неба. Безоблачного и густого, как на детской картинке.

Глядя на это удивительное небо, я не понимала всех тех чувств, что испытывала – просто говорила, пересказывала свою жизнь так, словно это была жизнь чужая. Я как будто пересказывала сериал, конец которого так и не посмотрела.

Я рассказала все. Без лишних описаний и объяснений, не заостряя внимание на своих переживаниях. Просто рассказала Ярославу Зарецкому о себе. Рассказала то, о чем не знали мои друзья, мои единственные близкие люди.

Закончив, я замолчала и перевела взгляд на Ярослава. Мне казалось, что он начнет задавать вопросы или смеяться, или даже жалеть меня, но он поступил иначе – я не смогла спрогнозировать это. Яр убрал подушку, взял меня за предплечье и потянул к себе – так, чтобы моя голова оказалась на его коленях, расставленных по-мужски широко.

– Это такая ерунда, Мельникова, – только и сказал он. И добавил с какой-то нежностью: – Ты такая глупая…

– Они не хотели принимать меня. Я всегда была чужой. Незаконнорожденная дочь. Подкидыш. Отвратительное создание.

Я почти услышала в голове голос Риты и поежилась. Ярослав, словно почувствовав это, взял меня за руку.

– Ты был прав. Я не виновата в том, что я – такая. Чужая. Дочка лишь по документам – чтобы не скомпрометировать их семью. Но я виновата в том, что не смогла их заставить принять меня. Я все делала для того, чтобы быть хорошей. Училась «на отлично». Участвовала в олимпиадах. Изучала языки. Играла на фортепиано. Играла в теннис. Во всем старалась быть первой. Но они не принимали меня. Чем больше я старалась, тем сильнее мачеха отталкивала меня. И тем больше не замечал меня отец.