Можно предполагать, что эти авторы, как, кстати, и посол Дэвис, не были столь уж наивными простачками, что за их «труд» они получили от сталинской агентуры тайную мзду. Что же касается Дэвиса, то его помощь сталинской клике оплачивалась ценнейшими сокровищами из художественных фондов СССР.[1619]

Особую позицию занимали те демократические общественные деятели Запада, которые, дружески и сердечно относясь к народу России, все же отождествляли еще с ним и его судьбой кровавого преступника Сталина и в условиях усиливавшейся опасности нацистской агрессии отказывались, как они полагали, «играть на руку врагам оплота социализма». Эти деятели отлично понимали сущность происходившего. Они, например Ромен Роллан, выдвигали утопические проекты, к примеру убедить Сталина, что его действия причиняют вред делу демократии и самому СССР. Роллан писал 3 марта 1938 г. Ж.-Р. Блоку: «Московский процесс для меня мучение… Резонанс этого события во всем мире, особенно во Франции и в Америке, будет катастрофическим. Не считают ли лучшие друзья СССР, что нужно срочно, самым быстрым способом доставить советским властям послание (закрытое, не предназначенное для печати), заклинающее их подумать о том, какие разрушительные последствия для народного фронта, для сближения социалистических и коммунистических партий, для совместной защиты Испании будет в этот момент иметь смертный приговор обвиняемым?»[1620]

Такого рода демарш предпринят не был, да он не мог ни на миллиметр сбить в СССР вал репрессий.

По всей видимости, ничем не завершилась попытка видного французского общественного деятеля радикала Э. Эррио оказать давление на внешнеполитическое ведомство, чтобы то обратилось к советским властям с просьбой об «оказании милости» Раковскому, которого считали во Франции одним из главных тружеников франко-советского сближения.[1621]

Софийский адвокат Величко Савов, искренний друг СССР, послал 10 марта Сталину телеграмму (с копиями Димитрову, Вышинскому, Раковскому): «Прошу сохранить жизнь Крыстю Раковскому – единственному оставшемуся в живых потомку великого революционера, борца за свободу Болгарии Савы Раковского».[1622] Савов пытался организовать кампанию и внутри страны, призывая с этой целью посылать телеграммы правительству Болгарии. Одним из немногих было обращение Болгарского союза адвокатов к советскому полпредству с ходатайством, чтобы подсудимым, среди которых находились два болгарина, была предоставлена полная свобода защиты и чтобы их не приговаривали к смерти. В числе подписавших были известные юристы и политики И. Фаденхехт и Д. Драганов.[1623]

Выходившая в США болгарская рабочая газета прокоммунистического характера придала своей в общем лояльной по отношению к СССР информации о процессе в Москве некоторые характерные интонации, явно ставившие под сомнение обоснованность обвинений. Говорилось, что среди подсудимых находится «Крыстю Раковский, болгарин, бывший советский посол во Франции и старый большевистский деятель».[1624] Позже эта газета изложила показания Раковского без какой-либо оценки.[1625]

Естественно, что Болгарская коммунистическая партия и ее деятели, как и другие партии III Интернационала, полностью поддержали все обвинения по адресу Х. Г. Раковского, солидаризуясь со сталинским террором. Даже бывший друг и единомышленник Георгий Бакалов в личной переписке, например в письме старому социалисту Стояну Нокову, клеймил Раковского как шпиона и предателя.[1626]

С целью дезориентации западного общественного мнения вслед за процессом на английском языке была выпущена книга сотрудника аппарата Исполкома Коминтерна Б. Н. Пономарева «Заговор против Советского Союза и международного мира», содержавшая материалы процесса, в том числе связанные с допросом Х. Г. Раковского, с тенденциозным апологетическим комментарием автора, естественно воспевавшего мудрость сталинского гения и бдительность самого «вождя» и его приспешников.[1627]

Сколько-нибудь существенных результатов дезинформация не имела. Международная общественность по заслугам оценила процесс «правотроцкистского блока». Одним из многих его результатов (наряду, разумеется, с воздействием других важных факторов) была утрата доверия к советским властям, к ВКП(б), распад народного фронта, разъединение левых сил.

О том, как оценивали процесс, показания Х. Г. Раковского внутри страны, какова была реакция на приговор, судить почти невозможно, так как глобальный страх сковывал людей сильнее непроницаемого ледяного покрова и дополнялся самоуговорами, долженствовавшими нормализовать моральное самочувствие. Просочились лишь отдельные свидетельства того, что некоторые видные представители интеллигенции позволяли себе критические суждения. Среди этих свидетельств – доносы анонимного сексота НКВД о высказываниях выдающегося писателя И. Э. Бабеля, который еще в 1932 г., будучи в Париже, позволил себе крамолу – встречу с исключенным из ФКП Борисом Сувариным, интересовавшимся судьбой Раковского и других деятелей ВКП(б) и Коминтерна, подвергнутых репрессиям.[1628]

Теперь же в одном из доносов цитировалось следующее высказывание Бабеля о процессе по делу «правотроцкистского блока»: «Чудовищный процесс. Он чудовищен страшной ограниченностью, принижением всех проблем. К Бухарину, Рыкову, Раковскому, Розенгольцу нарочно подобраны грязные преступники, охранники, шпионы». Хотя, как видно, Бабель не смог оценить полной невиновности всех подсудимых, клеветнический характер обвинений по отношению к главным из них был для него ясен. Несколько позже Бабель, судя по доносу того же сексота, говорил: «Существующее руководство ВКП(б) прекрасно понимает, только не выражает открыто, кто такие люди, как Раковский, Сокольников, Радек, Кольцов и т. д. Эти люди отмечены печатью таланта и на много голов возвышаются над окружающей посредственностью нынешнего руководства… Руководство становится беспощадным: арестовать – расстрелять».[1629]