Но характерно и другое. Рассказы глуховцев об этой встрече подверглись литературной обработке. И редакторы не могли не знать, что Ленин говорить не мог. Тем не менее именно этот сюжет редактурой затронут не был и версия о «говорящем Ильиче» получила таким образом поддержку.

Поэтому, когда 26 ноября рабочие машиностроительного завода вновь подтвердили депутатские полномочия Владимира Ильича в Моссовете на 1924 год, они были «в полной уверенности», что «оправившись от тяжелой болезни», он вновь станет «во главе мирового пролетарского движения».

Вместе с тем осторожность врачей в оценке состояния здоровья Ленина, понудившая их 21 октября написать заявление в ЦК РКП(б), была понятна. Приступы болезни, хотя и кратковременные — по 30 секунд — повторялись и 28 сентября и 21 октября и 23 ноября, время от времени он ощущал подергивания и «мурашки» в левой руке и т. п.

И все-таки успехи были явными. Профессор Бехтерев, не видевший Владимира Ильича с начала мая 1923 года, осмотрев его в конце ноября, написал, что состояние пациента заметно улучшилось1318.

Под диктовку Крупской он ежедневно выполнял все упражнения по написанию слов, а с начала ноября мог уже сам называть предметы, лежавшие на его столе: «нож», «перо», «книга». Более того, мог сказать: «дай перо», «хочу читать». В обиходе стал пользоваться словами «нет», «прости», а иногда к сказанным словам добавлял: «хорошо, весьма хорошо»1.

Это дополнялось богатейшей мимикой, жестами, и теперь уже Надежда Константиновна вполне понимала их. «Отгадывать было возможно потому, — пишет Крупская, — что когда жизнь прожита вместе, знаешь, что какие ассоциации у человека вызывает… Так сложилась у нас своеобразная возможность разговаривать».

Продолжалось и ежедневное чтение газет, причем не только «Правды», но и «Известий», зарубежных изданий. Профессор Осипов в конце ноября записал: «Ежедневно просматривает газеты, причем иногда сам просит газету, а просмотрев газету, иногда указывает пальцем на подписи некоторых статей и содержание их Н.К ему излагает»1319 1320.

Таких доверительных отношений, как с Кожевниковым, у Владимира Ильича с Виктором Петровичем Осиповым так и не сложилось. Может быть, отчасти поэтому записи профессора в книге дежурных врачей столь кратки. Часто они вообще делались не ежедневно, как прежде, а раз в два-четыре дня. И, конечно, ни слова о каких-либо разговорах или встречах.

А встречи были. 29 ноября к Ленину пришли секретарь Исполкома Коминтерна Осип Пятницкий и заместитель председателя редколлегии Госиздата Иван Иванович Скворцов-Степанов. Они рассказывали о перевыборах в Московский Совет, о положении в Германии, в компартиях Италии и Англии1321.

Казалось бы, все нормально. Обычная встреча. Но если учесть, что все контакты Ленина тщательно контролировались, то, несомненно, визит этот вызывает целый ряд вопросов.

Почему были допущены именно они? Конечно, и Пятницкий и Скворцов-Степанов принадлежали к числу старых товарищей Владимира Ильича. Но почему же все эти месяцы в Горках не появился никто из членов Политбюро?

Сложность общения с больным человеком? Возможно. Но с помощью Крупской тот же Зиновьев, или Каменев, или Бухарин при желании вполне могли выйти хотя бы на чисто человеческий контакт. А может быть, как раз именно их он и не хотел видеть. Ведь отметила же Надежда Константиновна нежелание Ильича встречаться с Бухариным1.

Так, может быть, это был зондаж настроений Владимира Ильича, степени его осведомленности о событиях внутрипартийной жизни? Отметим, что как раз накануне, 28 ноября, состоялся консилиум (Бехтерев, Гетье, Фёрстер, Осипов, Обух), рекомендовавший поставить занятия Ленина в определенные временные рамки под наблюдением врачей, и не допуская перегрузок1322 1323.

А опасность «перегрузок», находящихся за рамками сугубо медицинских проблем, стала в это время вполне реальной. Ибо именно в ноябре газеты, с содержанием которых Ленин знакомился ежедневно, вновь запестрели статьями, которые фактически означали не что иное, как начало открытой общепартийной дискуссии.

7 ноября 1923 года «Правда» опубликовала статью Зиновьева «Новые задачи партии». Этот день б-ой годовщины Октябрьской революции отмечался торжественно и пышно. И статья Зиновьева достаточно оптимистически характеризовала положение в стране и в партии. Но содержался в ней и критический пассаж, касавшийся внутрипартийной жизни.

«Главная наша беда, — писал Зиновьев, — состоит часто в том, что почти все важнейшие вопросы идут у нас сверху вниз предрешенными. Это суживает творчество всей массы членов партии, это уменьшает самодеятельность “низовых” партячеек. Разумеется, в значительной степени это пока неизбежно. Партия наша построена на принципе демократического централизма. Управляющая такой страной, как наша, Российская Коммунистическая Партия не может не быть строго централизованной организацией. Но в очень значительной степени этот факт объясняется и тем, что культурно-политический уровень всей массы членов партии слишком сильно отстал от уровня руководящих слоев ее»1324.

Поскольку вопрос о руководящих верхах («секретарской иерархии») и партийных низах («мирянах») затрагивался в октябрьских выступлениях оппозиционеров, они сразу же ухватились именно за этот пассаж Зиновьева. И уже 11 и 13 ноября «Правда» поместила большую статью Тимофея Сапронова «На повороте».

При Ленине переход от военного коммунизма к нэпу, писал он, связывался с развитием «внутрипартийной рабочей демократии». Но теперь оказалось, что это лишь «излишние громкие слова». Партаппарат «запаздывает неизменно, заражая формализмом и казенщиной все, с чем соприкасается… Партийный аппарат костенеет и все менее отчетливо доносит до слуха тех, кто должен все слышать, отзвуки движений и процессов, происходящих внутри партии…»1

В интереснейшем сборнике документов «РКП(б). Внутрипартийная борьба в двадцатые годы», подготовленной Валентиной Вилковой (он уже многократно цитировался в этой книге), дан краткий обзор тех многочисленных откликов на статью Зиновьева, которые сотнями поступали в «Правду».

Одни из них просто констатировали факты: «Самое скверное в том, что рядовые члены партии начинают думать — “наше дело исполнять”, а не обсуждать… Где граница между критикой и демагогией?.. На массовых собраниях, где “критики” еще не научились критиковать, а докладчики из комитетов уже научились докладывать, каждый оппонент может быть по желанию докладчика переведен из категории “критиков” в лагерь “демагогов” или “склочников”».