Жизнь, как детский калейдоскоп, должна играть яркими красками, но почему-то последнее время все стеклышки, что выпадали мне, были из темной части спектра.

Беспросветно.

Чтобы я не делала — я разрушаю всё. И всех. Кто находится рядом со мной. Фей была права, Фей-была-права. Самое опасное место — это рядом с Блау.

— Что заказывала тетя? — я отпила обжигающий глоток чая.

— Не важно…, — тихо ответил Бутч и посмотрел в сторону. — Уже не важно. Леди… Аурелия… недавно скончалась.

Пиала резко звякнула о блюдце — дядя даже не счёл нужным сказать мне.

— Это не мы…, — едва слышно продолжил Бутч.

— Айше?

— Помилована, — нехотя ответил Бутч. — Ваш дядя оплатил обучение в закрытом пансионе на Юге.

Интересно, Айше они тоже стерли память?

Я задумчиво крошила булочку в руках — передо мной уже выросла целая горка, нужно отправить мальчишку высыпать птицам.

— Вы не хотите ехать?

Я пожала плечами.

— Отсутствие воспоминаний — это форма убийства, — я кивнула в окно. Булочка Винни опять сбежала из лавки и весело устраивалась на снегу. — Уничтожается личность, тело остается жить. Именно память делает нас такими, какие мы есть. Сакрорум не скажет ничего нового, — я пожала плечами ещё раз. — Бессмысленно торопить бессмысленный итог.

— Задать вопросы? — спросил Бутч.

— О чём? — я звякнула ложечкой о край пиалы, слушая звук — фарфор был превосходного качества.

— О нарушении контракта…

— Зачем, — я ещё раз звякнула ложечкой, — шантаж? Или угрозы? — перечислила я их обычные методы работы. Чем именно они прижали Нике, было не особенно важно. — Последствия от нарушения контракта вы убрали, — эту часть работы менталисты всегда делали с особым удовольствием.

— Вы так уверены, что это мы?

Я снова пожала плечами.

— Сакрорум не предавал, — уверенно констатировала я. — Просто не смог бы.

— Контракт не помешал бы…

— При чем тут контракт, — я фыркнула. — Контракты можно разорвать. За Сакрорумом долг жизни, — а Нике точно не самоубийца. Идиот, конечно, но даже он не настолько.

Я продолжала неторопливо и мерно размешивать чай — чаинки летели по кругу, кружась, и складывались в причудливые картины.

Бутч прихлопнул мою руку сверху — ложка звякнула, чай выплеснулся из пиалы на скатерть.

— Это Сакрорум пришел к нам, — быстро проговорил он. — Сам. Нашел нас. Мы сняли контракт, но он ни словом ни обмолвился о долге жизни.

Голова работала очень быстро. Придурок. Псаков горец. Влюбленный идиот.

— Когда? Когда он пришел к вам?! — откат начинается сразу и продолжается сутки, если… если сутки уже прошли…

— Вчера, между вторым и четвертым колоколом, точнее не знаю, — мотнул головой Бутч. — Не присутствовал.

За дверь мы вылетели одновременно. Я — потому что не собиралась дать горцу сдохнуть, только не так просто, а Бутч… переживал за задачи дознавателей?

Я уже взлетела в седло и дернула поводья, когда вспорхнувшие с соседней крыши птицы закружились в воздухе кругами — мерный гул наполнил морозный воздух — прозвучал третий колокол Храма Великого.

— Не туда, — Бутч развернул моего коня в сторону, обратную общежитиям Академии. — Гостиница…

* * *

По лестнице я бежала, перепрыгивая через две ступеньки, задрав юбки ханьфу и сверкая сапогами — только бы успеть, Великий, только бы успеть. Номер на втором этаже был третьим по счету — последним на ярусе, в самой глубине коридора.

Какого демона Сакрорума понесло в гостиницу?

Номер был простым — тахта, низкий столик, пара кресел. Было темно — окна задернуты, и Бутч щелкнул кольцами — в воздухе заплясали несколько магических светляков. На кровати, весь мокрый от пота, запутавшись в одеялах, лежал Нике.

Нике — дышал. Я вознесла краткую и горячую молитву Великому. Дышал!

Тихо, с рваными присвистами и перебоями, вдыхал через неравные промежутки, но — дышал. Бутч длинно выдохнул сбоку — но мы радовались рано.

Нике как будто специально ждал кого-то, чтобы уйти.

Он застонал протяжно, дернулся несколько раз на кровати, дрогнули в последний раз ресницы и Нике… резко затих. Расслабились напряженно сжатые губы, черты лица поплыли и разгладились, рука бессильно свисла с кровати.

Сволочь!!!

Я со всей силы впечатала кулак ему в грудь, родовой печаткой вниз. Сволочь. Какая же ты сволочь, Сакрорум! Трусливая сволочь.

Сдохнуть всегда самый простой путь. Останешься чистеньким и жертвенным агнцем, которого беспощадно перемололо колесо судьбы.

— Сволочь… сволочь… сволочь…, — я колотила его по груди, вспышка следовала за вспышкой — сила ярилась, но я была не уверена, что этого хватит. — Ничего не должен… ничего… ничего не должен, — ещё удар, и печатка вспыхивает снова, тело Нике вздрагивает на кровати, подпрыгивая, но он так и не приходил в себя — забирать долги было уже поздно, — живи, сволочь… живи я тебе сказала…, — я продолжала посылать импульсы силы, но Нике… уже успел уйти слишком далеко.

Я плела реанимационные чары и кидала, кидала, кидала, тело вздрагивало и не отзывалось.

Бутч обхватил мои запястья пальцами одной руки, сковывая в кольцо — хватит. Бесполезно, качнул он головой.

Бесполезно?

Сила полыхнула, вырвавшись из-под контроля и Бутча впечатало в стену — репродукция известного пейзажиста закачалась и с грохотом рухнула на пол.

Я — не закончила.

Оставался последний способ. Экстренный, как называли его мы, когда уже терять нечего, реанимационные не работают — и нет времени ни на что другое.

Терять — нечего, сволочь!

Я сдула пряди со лба, щелкнула кольцами, и развела ладони в стороны — серебристая кусачая молния запела, яростно потрескивая, и так и норовя выскользнуть из рук — контроль ни к демонам.

— Это убьет его! — выдохнул Бутч сбоку.

— Он и так уже мертв, — прошептала я в ответ. Сволочной Сакрорум выжил тогда, пройдя почти всю войну, чтобы сдохнуть сейчас вот так, в паршивой гостинице, пуская сопли по разлюбезной Винни?

— Живи, сволочь! Живи, я приказываю тебе! — молния шарахнула так, что голубые змейки искорками побежали по столбикам кровати и полу. — Живи, тварь! — разряд. — Живи, скотина! — разряд. — …скажи мне сам, насколько ты ненавидишь меня! — разряд. Разряд.

Разряд. Разряд.

Тело на кровати выгибалось дугой, его подбросило в воздух и он захрипел… захрипел и… вдохнул, кулем свалившись обратно в ворох одеял.

Вдохнул.