конверт из американского посольства с приглаш[ением] Миши и меня на 23 апр[еля]»; в приглашении было указано – «фрак или черный пиджак. Буду шить Мише черный костюм, у него нет. Это интересно побывать!»

30 апреля Булгаков пишет врачу С. М. Бергу, у которого лечился последнее время гипнозом: «Коротко говоря, я чувствую себя очень хорошо. Вы сделали так, что проклятый страх не мучит меня. Он далек и глух».

В тот же день Елена Сергеевна записала: «Сегодня с Мишей пошли к портному. Потом в торгсин за материалом для костюма и др. вещами. Материю купили очень хорошую, приказчик уверяет, что английская, спец[иально] для фрака и смокинга, но страшно дорого – 25 руб. золотом отрез. Потом купили черные туфли Мише для этого же костюма. Крахмальных сорочек не было».

5 апреля Булгаков читает в доме Вересаева две последние картины «Пушкина», написанные вчерне.

7 апреля. «Ходили с Мишей днем за книжками в Кубу – переплетную мастерскую на Пречистенке. Купила ему переписку Чайков[ского] и матер[иалы] Дост[оевского] (по-видимому, сб. «Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования», вышедший в 1935 году. – М. Ч.).

Обедала Ахматова. Она приехала хлопотать за какую-то свою знакомую, которую выслали из Ленинграда».

В этот же день Елена Сергеевна звонит в «Красную новь», и редактор «очень любезно сообщил, что 10 или 12-го будет решен вопрос о печатании биографии „Мольера“ в их журнале. Миша сказал: „Больше никогда в жизни ты его не услышишь и не увидишь“» (таких предсказаний было немало, он имел к ним вкус – и замечательно, что не только по устным рассказам Елены Сергеевны, но и по дневнику ее можно видеть, что значительная их часть сбывалась, – так рукопись «Мольера» «без всякого сопроводительного письма» возвращена из «Красной нови» 26 апреля 1935 года – после телеграммы Елены Сергеевны). В тот же день Елена Сергеевна – вновь и вновь – фиксирует все, относящееся к театральной судьбе «Мольера»: «У Станиславского в Леонтьевском идут репетиции „Мольера“, изводя Мишу вконец. Вместо того чтобы репетировать сцены пьесы, – занимается (Станиславский. – М. Ч.) педагогическими этюдами с актерами и говорит массу посторонних вещей, которые совершенно не двигают пьесу. Миша доказывает мне, что никакой системой, никакими силами нельзя заставить плохого актера играть хорошо. В минуты хорошего расположения духа показывает, как играет К-а – очень смешно. Безнадежно отвратительна!»

9-го у Булгаковых В. В. Дмитриев и молодой актер МХАТа Г. Конский. «Миша был необыкновенно в ударе, рассказывал о репетициях „Мольера“, показывал Станиславского, Подгорного, Кореневу и совершенно классически – Шереметьеву в роли Рене – няньки Мольера». Когда он стал показывать одного из сотрудников театра – «я увидела, что у Дмитриева просто градом катятся слезы и он задыхается от смеха… Действительно, это было невероятно смешно – как В. С. смотрит умильно святыми глазами, жмет руку, а сам в это время бросает острый тревожный взгляд на какого-нибудь нового человека». Так в этих почти ежедневных, то исполненных раздражения рассказах, то веселых показах сам собой формировался материал будущего «Театрального романа», в тот год еще, возможно, и не замышлявшегося, – романа, где режиссер Иван Васильевич будет предлагать актеру «съездить на велосипеде для своей любимой девушки», а на другой репетиции – «поднести букет возлюбленной. С этого и началось в двенадцать часов и продолжалось до четырех часов. При этом подносил букет не только Патрикеев, но по очереди все – и Елагин, игравший генерала, и даже Адальберт, исполняющий роль предводителя бандитской шайки. Это меня чрезвычайно изумило. Но Фома и тут успокоил меня, объяснив, что Иван Васильевич поступает, как всегда, чрезвычайно мудро, сразу обучая массу народа какому-нибудь сценическому приему. И действительно, Иван Васильевич сопровождал урок интересными и назидательными рассказами о том, как нужно подносить букеты дамам и кто их как подносил. 〈…〉 Лучше всех подносил букет сам Иван Васильевич. Он увлекся, вышел на сцену и показал раз тринадцать, как нужно сделать этот приятный подарок. Вообще, я начал убеждаться, что Иван Васильевич удивительный и действительно гениальный актер».

В эти же дни, 8 апреля, Булгаковых зовет к себе К. А. Тренев, – он живет над ними, в том же подъезде. «Мне понравился Пастернак, – записывает Елена Сергеевна, возвратившись, – очень особенный, не похожий ни на кого… когда выпили за хозяйку первый тост, П. сказал: „Я хочу выпить за Булгакова“. Хозяйка вдруг с размаху – нет, нет, мы сейчас выпьем за Викентия Викентьевича, а потом за Булгакова, – на что П. упрямо заявил: „Нет, я хочу за Булгакова. Вересаев, конечно, очень большой человек, но он – законное явление, а Б. – незаконное“. Билль-Белоцерковский и Кирпотин опустили глаза – целомудренно».

11 апреля позвонил Жуховицкий и сообщил, что секретарь американского посольства Боолен хочет пригласить их обедать и просит назначить день. «Миша вместо ответа, – записывала в этот же день (видимо, как всегда, ночью) Елена Сергеевна, – пригласил Боолена, Тейера (личного секр[етаря] Буллита) и Ж. к нам сегодня вечером. Ужин – икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водка, белое вино». (Она любила кормить гостей и любила описывать поданное на стол; внимание к хорошему столу легко увидеть и в сочинениях Булгакова – в «Собачьем сердце» и в «Мастере и Маргарите» это будет носить вызывающий идеологизированный характер.)

«Американцы говорят по-русски – Боллен совсем хорошо.

Ужин начался с того, что Миша показал фотографии свои для анкет и сказал, что завтра он подает заявление о заграничном паспорте, хочет ехать месяца на 3 за границу.

Ж. едва не подавился. Американцы говорят, что надо ехать. Мечта об Америке…

Б[оолен] хочет с Ж[уховицким] переводить „Зойкину квартиру“. Сидели долго и, по-видимому, им было весело у нас. Болл[ен] пригласил нас 19-го обедать».

12 апреля. «Зашли к Шапошниковым вечером. Миша сыграл с ним в шахматы. Потом Серг[ей] Ерм[олинский] проводил нас домой, зашел к нам и просидел до 3 часов ночи».

13 апреля. «Миша днем сегодня выходил к Ахматовой, которая остановилась у Мандельштам.

Ахматовскую книжку хотят печатать, но с большим выбором».

(И далее – пересказ слов Надежды Яковлевны Мандельштам о первой их встрече в Батуме, приведенной в первой главе этой книги.)

18 апреля. «Утром позвонила в Ржевский, Ев[гений] Ал[ександрович] сказал мне, что арестована Ирина Свечина. Я сейчас же пошла к Алекс[андру] Андр[еевичу]. Он в ужасном состоянии – говорит, что совершенно потерял работоспособность, что дом стал как гроб…»

С семьей Свечиных Елена Сергеевна была связана к тому времени почти десять лет – 9 ноября 1925 года она пишет сестре о недавнем знакомстве с ними: «Я очень рада этому. Они оба очень интересные люди». Александр Андреевич Свечи́н (1877–1938), дворянин (как и Шиловский), окончивший в 1903 году Академию Генштаба, участник мировой войны, с марта