Допросы Угарова только начались, а из его московской квартиры в Доме на набережной выселили его семью, и в неё въехал подручный Берии и Кобулова младший лейтенант госбезопасности Виктор Абакумов.

2 ноября 1938 года был арестован начальник Иностранного отдела НКВД Сергей Шпигельглас за «сотрудничество с иностранной разведкой и участие в троцкистском заговоре в НКВД».

4 ноября за принадлежность к «антисоветской террористической диверсионно-предательской партии», якобы ставившей своей целью свержение советской власти в Киргизии и отделение её от СССР, Юсуп Абдрахманов был приговорён к расстрелу. На следующий день приговор был приведён в исполнение.

А из Франции был отозван Яков Серебрянский. Вместе с женой Полиной он 10 ноября 1938 года прилетел в Москву на самолёте. И прямо у трапа супругов арестовали. Ордер на арест был подписан заместителем Ежова Лаврентием Берией. С этого момента Специальная группа особого назначения (СГОН НКВД или «группа Яши») своё существование прекратила.

16 ноября состоялся первый допрос Серебрянского, который вёл младший лейтенант госбезопасности Виктор Семёнович Абакумов (четыре класса образования городского училища в Москве). На бланке протокола будущего допроса Берия написал:

«Тов. Абакумову. Хорошенько допросить».

На допросе присутствовали заместитель наркома внутренних дел Лаврентий Берия и начальник следственной части НКВД СССР Богдан Кобулов. Допрашиваемый был подвергнут «интенсивным методам допроса», то есть Абакумов жестоко его избил. И Серебрянский вынужден был признать себя виновным и оговорить других. Следствие продолжалось. А после допросов в камере внутренней тюрьмы Лубянки подследственный писал «Наставление для резидента по диверсии».

Жена Серебрянского Полина Натановна тоже находилась под следствием.

В это время писатель Мариэтта Шагинян, работавшая над романом о Ленине («Билет по истории»), обратилась к Н.К.Крупской с письмом, в котором задала много интересовавших её вопросов. Надежда Константиновна написала довольно подробный ответ. Об этом стало известно Сталину. Вождь пришёл в страшное негодование, и ЦК тотчас приняло постановление, осуждавшее Крупскую. В нём, в частности, говорилось:

«Считать поведение Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская сделала всё это без ведома и согласил ЦК ВКП(б), превращая тем самым общепартийное дело составления произведений о Ленине в частное и семейное дело и выступая в роли монополиста и истолкователя общественной личной и общественной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда прав не давал..»

19 ноября 1938 года политбюро обсуждало донос на наркома внутренних дел Николая Ежова. И 23 ноября он написал прошение об отставке, в котором признал свою ответственность за вредительство различных «врагов народа, проникших по недосмотру в НКВД и прокуратуру». Но при этом напомнил, что «НКВД погромил врагов здорово».

Вальтер Кривицкий:

«Ни один палач в истории не сделал столько для своего господина, сколько сделал для Сталина Ежов…

При всём своём раболепстве и своей преданности Ежов заплатил ту цену, которую обречены платить все в сталинской России, кто поднимается на вершину власти».

23 ноября был арестован Меер Трилиссер, бывший руководитель Иностранного отдела ОГПУ.

А 25 ноября 1938 года Николай Ежов был снят с поста наркома НКВД. Правда, его пока оставили в должностях секретаря Π,Κ, председателя комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта. Вместо Ежова главой НКВД был назначен Лаврентий Берия.

9 декабря «Правда» и «Известия» опубликовали текст следующего содержания:

«Тов. Ежов Н.И. освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта».

Как пишут историки, со снятием Николая Ежова масштабы репрессий резко сократились. Большой террор, вроде бы, завершился. Как это происходило на самом деле, чётко видно на примере того, как «сокращал» репрессии начальник следственной части НКВД Богдан Захарович Кобулов, взявший себе в помощники младшего лейтенанта госбезопасности Виктора Абакумова. Об этом через тринадцать лет рассказал на суде сослуживец последнего Александр Орлов (тёзка и однофамилец того, чья настоящая фамилия была Фельдбин).

«Орлов. – Он в тридцать восьмом поехал в Ростов с комиссией Кобулова – секретарём. Там при Ежове дел наворотили навалом. Полгорода поубивали. Ну, товарищ Сталин приказал разобраться – может, не всё правильно. Вот Берия, новый нарком НКВД, и послал туда своего заместителя Кобулова. А тот взял Абакумова…

Ну, приехали они в Ростов вечером, ночью расстреляли начальника областного НКВД, а с утра стали просматривать дела заключённых, тех, конечно, кто ещё живой. Мёртвых-то не воскресишь…

Выпивку товарищ Абакумов ящиками туда завёз, поваров реквизировал из ресторана “Деловой двор”… В общем, комиссия неделю крепко трудилась… А потом Кобулов решение принял: в данный момент уже не разобрать, кто из арестованных за дело сидит, а кто случайно попал. Да и времени нет. Поэтому поехала комиссия в тюрьму на Багасьяновской, а потом во “внутрянку”, построили всех зеков: “На первый-второй – рассчитать!” Чётных отправли обратно в камеры, нечётных – домой. Пусть знают: есть на свете справедливость!»

Вот так и завершился «большой террор»: кто-то в самом деле вышел на свободу. Но аресты, расстрелы и отправление в исправительно-трудовые лагеря продолжались.

А в Москве неожиданно состоялась беседа Иосифа Сталина и журналиста Михаила Кольцова. Об этом в книге Виктора Фрадкина «Дело Кольцова» рассказано так:

«Это было в Большом театре на каком-то правительственном спектакле. Сталин заметил Кольцова в зрительном зале и велел позвать. Вождь и Учитель был в хорошем настроении, шутил с окружающими…

В какой-то фразе Сталин употребил выражение: “Мы, старики…”, на что присутствовавший в ложе Феликс Кон прямо-таки взвизгнул “от возмущения”.

– О чём вы говорите? – закричал он. – Да вы же молодой человек!

Сталин добродушно возразил:

– Какой я молодой? У меня две трети волос седые…

С Кольцовым Хозяин разговаривал вполне дружелюбно, интересовался делами в “Правде” и в Союзе писателей. Потом прибавил:

– Товарищ Кольцов. Между прочим, было бы неплохо, если бы вы сделали для столичной писательской братии доклад в связи с выходом в свет “Краткого курса истории партии”».

И Кольцов стал такой доклад готовить. Сталин тоже кое-что для Кольцова подготовил.

Виктор Фрадкин:

«Вероятно, ордер на его арест был уже подписан к моменту разговора в Большом театре или, может быть, на следующий день».