У нее сердце запрыгало от радости — даже после семи лет брака. Письмо Луи — еще не провал, а просто неудачный год, какие уже бывали.

Николь пошла к себе в кабинет. Она докажет Франсуа, что плохой год быстро сменяется хорошим, если не двумя, а потом возвращается снова.

Отперев ящик, она вынула бухгалтерскую книгу. С красными и черными чернилами он не поспорит. Здесь, на толстых страницах, был аккуратно записан весь круговорот надежд и неудач, случившийся после их свадьбы. Именно так Николь предпочитала относиться к плохим новостям. Не страдания и рухнувшие надежды — а чернила на бумаге.

Она отступила на пять лет назад. Бутылки, пострадавшие от жары: двадцать тысяч. Убыток: тридцать тысяч франков. Отгруженные бутылки: тридцать пять тысяч двести. Плата работникам: две тысячи франков.

Эти цифры не говорили о месяцах трудов, потраченных на уход за виноградом, вскапывание земли, подвязывание побегов к жердям, смешивание, они молчали о работниках, высматривающих знамения на небе, молящихся святым покровителям урожая.

Она перевернула пару страниц: год 1802-й. Амьенский договор. Мир с Британией и открытие торговых путей. Николь, Луи и Франсуа почуяли свежий ветер, загрузили лучшие образцы своего винтажа шампанского 1800 года в сундук и послали «Луи в Лондон. И это обернулось очередной неудачей. Моэт железно держал английский рынок, окучивая все лучшие дома, скрывая, что поддерживал свержение французской аристократии, играя в карты, танцуя местные манерные танцы, стреляя влет беспечных стофунтовых фазанов и раздавая образцы своих вин направо и налево.

«Это замкнутый мир, — жаловался Луи. — Они страшно боятся революции, а на меня смотрят как на преступника».

Тем летом, как и этим, солнце не давало передышки. Пока сестра Николь лениво грелась на солнышке, катаясь с подругами по реке Вель, Николь и Франсуа смотрели, как вянут грозди на лозах, проклинали жару и закрывали ставни в доме, мечтая о туманных утрах и росе на винограде.

Николь пробежала пальцем по странице. Итак, в апреле прошлого года они снова решили рискнуть: семьдесят пять тысяч бутылок отправились в Россию. Больше всего объема продаж за 1804 год. Следующую запись Николь оставила пустой — посмотреть, как обернется дело. Может, удача еще повернется лицом к дому Клико.

В дверь заглянул Франсуа:

— Снова копаешься в своих записях, Бабушетта?

Он поцеловал ее в голову, и она прильнула к нему, поспешно закрыв рукой числа в красной колонке убытков.

— Приходи и будь готова, — сказал Франсуа. — Мы не можем ничего изменить, как ни таращи глаза на эти цифры. У меня для тебя кое-что есть. А о Ментане не тревожься, она уже в кроватке. Заснула, пока я ей рассказывал о девочке с клубничными кудрями, которая не испугалась мужчины с пистолетом — вот прямо в нашем городе на площади у собора во время революции. — Он поцеловал жену. — У Ментины всегда такой возвышенный вид, когда она мирно спит.

Эта перемена настроения наполнила Николь оптимизмом. Почему бы не начать прямо сейчас?

— Десять минут, и я поднимусь! — выдохнула она между его поцелуями.

Она выбежала наружу, к прессу, наполнила ящик песком и взяла четыре бутылки шампанского, проходящие вторичную ферментацию.

— Эти не трогай! Они почти готовы, а ты осадок взболтаешь! — укоризненно воскликнул Антуан.

— Можем себе позволить. И ручаюсь, из них две все равно будут мутными, как бы ты ни был осторожен, — возразила она.

У нее голова шла кругом, как у девчонки.

Антуан неодобрительно пощелкал языком и вернулся к работе: встряхивал бутылки по одной и укладывал их в песок.

Николь унесла свои бутылки в темный угол подвала и осторожно поместила в ящик с песком горлышком вниз. Встала, отряхнула руки от песка. Это будет ее тайна — она понятия не имела как, но знала, что добьется успеха. Не важно, что решение ускользало от производителей шампанского уже не первый век: она будет наблюдать, узнавать, экспериментировать и начинать все снова — ради Франсуа. Если она решит проблему осадка, сократит время, необходимое на медленные повороты и встряхивания бутылок, чтобы собрать осадок к горлышку (Антуан называл этот процесс словом «ре-мюаж»), и научится надежно избавлять от осадка каждую бутылку за меньшее время, Франсуа никогда больше не придется беспокоиться. Она живо представила себе, как он придет в восторг от ее умной идеи, заперла за собой дверь и взбежала наверх.

Франсуа ждал ее, улыбаясь.

— У тебя щеки горят, ты бежала. Один из твоих хитроумных планов? Сядь на минутку и закрой глаза, Ба-бушетта.

Она села на кровать, крепко зажмурилась, и ей на колени лег тяжелый сверток, шурша оберточной бумагой.

— А теперь открой.

Франсуа снова стал самим собой. Он был готов к балу: непослушные волосы приглажены, а вышитый кафтан и тонкие брюки подчеркивают необычайную длину его ног. «Еще красивее обычного», — с гордостью подумала Николь.

Подарок скрывала тонкая бумага с синим и золотым узором. Николь сорвала ее и увидела красное бархатное платье и коробочку. Первым делом она взяла платье и приложила к себе.

— Прекрасно, как тот день, когда я тебя увидел. Я тебе его купил, чтобы ты носила его в России, но с тем же успехом можешь надеть его сегодня. Надень, а потом открывай коробку.

Николь натянула платье. Красный бархат был одного цвета с алыми гроздьями, которые они ввдели в день своей первой встречи. Николь знала, что Франсуа подумал о том же.

— Открывай коробку.

В коробке лежала русская составная кукла, очень похожая на Франсуа. Николь удивленно подняла глаза.

— Открывай дальше.

Следующая кукла изображала Николь. Серые глаза, прямые светлые волосы и красное бархатное платье — как то, которое она сейчас надела. Следующей была Клементина с волосами того же цвета, но кудрявыми и с отцовскими сине-зелеными глазами.

— Это же мы! Какая прелесть!

— Открой маленькую, это еще не все.

Внутри самой маленькой куклы лежала золотая цепочка, а на ней — резная фигурка какого-то насекомого. Николь поднесла ее к огню. Это был светлячок, затейливо вырезанный из твердого драгоценного камня, а нижняя поверхность желтого тельца была огранена так, что рассеивала свет свечи.

— Желтый бриллиант. Такая же редкость, как и ты: светится, как светлячок, и играет, как шампанское. Если я умру первым, вспоминай меня, глядя на него. А теперь собирайся, а то опоздаем на бал, а он не должен начаться, пока нет самой блестящей пары города Реймса. — Он поцеловал ее и вышел.

Жозетта помогла Николь собрать волосы. Ожерелье на коже светилось, как медовая луна. Франсуа умел и самые темные дни сделать самыми прекрасными.

В Эперне