торопился ее смывать, словно так мог хоть немного сохранить частицу дракона здесь, рядом.

Дэйн лег на чужую постель, что еще хранила запах хозяина. Что-то внутри него лопнуло, к горлу подкатил ком, и Дэйн разрыдался, не сдерживаясь.

«Спасибо, Дэйн…»

Дэйн понимал, что поступил правильно. Только это не дало Дэйну свалиться в пучину безумия. Но понимание правильности поступка, не унимало боли и скорби.

Собственная жизнь и время, которое он уже не рассчитывал прожить, вернувшись так внезапно, обескураживали.

Когда Дэйн выглянул в окно, то увидел, что туман рассеялся. Путь был открыт, а Драконий остров, как и его хозяин — свободен.

Дэйн провел в замке еще два дня. Зачем-то убрал следы их ночного веселья. Не дал пропасть еде, пусть есть не хотелось и пришлось буквально впихивать ее в себя. Благо Виридиан приготовил немного, видимо не рассчитывал много есть. Если вообще рассчитывал.

Дэйн вдруг пожалел, что практически не расспрашивал дракона о том, как тот жил после, в эту последнюю неделю, перед тем как уснуть.

Вообще оказалось, что о многом он его не спрашивал.

Готовился ли Виридиан к смерти? Оставил ли что-то?

Дэйн перерыл всю комнату и библиотеку в поисках письма, дневника, но не нашел ничего. А потому в какой-то отчаянной попытке сохранить о драконе память, стал собирать все, что мог.

Книги, что он порекомендовал, листы нот, что тот играл, одежду, в которой тот появлялся чаще всего. Из своего он забрал лишь кинжал.

Дэйн прожил в одиночестве в замке два дня и уже не мог представить, как дракон выживал тут годы. В каком тот был отчаянии, и как вообще находил в себе силы улыбаться.

Когда на горизонте показались родные утесы, Дэйн не испытал и толики радости. На краю утеса стояли каменные пушки и катапульты. Ждали дракона, судя по всему. Наверняка их с сестрой обман к тому моменту был раскрыт.

Потому, когда дозорные острова увидели Дэйна, смотрели так, словно к ним приплыл мертвец.

Дэйн ничего им не кричал, не подавал знаков, а те молча наблюдали и не торопились приближаться. Он затащил к берегу лодку, взял вещи и пошел мимо в город, а когда добрался до площади, там уже ждала большая толпа.

— Дэйн… — вышел вперед глава города. Он старательно прятал в голосе страх, но выходило не очень. — Ты ли это? Неужто… разгневанный дракон явится сюда?

— Дракон мертв, — слова будто ранили его самого.

По толпе прошел шепоток неверия.

— Как… как ты можешь подтвердить? — осторожно спросил глава.

— Путь на остров свободен, тумана нет… Никто не прилетит.

— Это… отличные вести! — в голосе главы мелькнула радость, ее подхватили и другие, шепот сменился на облегченные радостные выдохи. До него долетели слова «чудища больше нет!» «Наконец оно издохло!» Дэйн оглядел толпу, и лица собравшихся показались вдруг отвратительными.

Он растолкал всех и побрел дальше к дому, подальше от людей, голосов и веселья, что ранило сильнее меча.

Кто-то попытался его поздравить, обнять, но Дэйн яростно оттолкнул всех, и от него вскоре отстали, продолжив радостные возгласы, кто-то уже призывал праздновать.

— Дэйн! — то был голос сестры. Она появилась рядом почти у самого дома. — Дэйн! — Она едва не снесла его, бросаясь на шею с объятиями. — Ты вернулся! Ты, правда, вернулся! Ты убил его, Дэйн! Убил чудовище! Как обещал!

Дэйн не шевельнулся.

Слова сестры полоснули по сердцу. Неужели хотел он когда-то убивать? Быть героем? Убить Виридиана? Это сейчас казалось дикостью.

Сишель, почувствовав неладное, отстранилась и вздрогнула, заглянув в лицо брата.

— Дэйн…

Он посмотрел на нее. Прежде похожие как две капли, сейчас они отличались так, что едва ли кто-то принял бы их за близнецов. Сильнее всего отличались глаза. У Сишель они были живые, яркие. Дэйн знал, что больше у него никогда не будет таких глаз.

— Вот, возьми, — всполошилась Сишель, пряча за движениями собственный страх. Вид брата испугал ее. Она сняла с пояса меч Дэйна, и протянула его. — Ты настоящий герой, убийца дракона…

Дэйн сморщился, как от пощечины, и оттолкнул руку сестры.

— Я не герой, — тихо прошептал он ей, на слова ушли все его силы. — А Виридиан не был чудовищем.

— Виридиан? — переспросила Сишель, не узнавая, не понимая брата. — Кто это?

— Он мой… друг, — прошептал Дэйн.

Мертвый друг.

Чуткая, понимающая Сишель не знала о ком и чем идет речь, но почувствовала горе, необъятное и бескрайнее. Она обняла Дэйна, и частица ее тепла и сочувствия передалась ему.

Как искорка, упавшая на глыбу льда. Из глаз Дэйна покатились безмолвные слезы.

До них донеся гомон ликующей толпы, кажется, они кричали имя Дэйна.

— Пойдем в дом, — глухо произнес он. — И, пожалуйста, закрой дверь…