Была, правда, одна особенность — все эти заведения располагались вдали от крупных городов. Отчего? Да потому лишь, что создатели программы ориентировались не столько на многодетных, сколько на незамужних женщин. Программа «Лебенсборн» позволяла тайно родить ребенка, избежав позора. В годы войны на трех детей от замужних женщин было четверо от матерей-одиночек. Можно было оставить ребенка на попечение государства, или с согласия матери его передавали в приемную семью. Но только при одном условии — отцом ребенка должен быть член СС.

С чем-чем, а с этим у матери Ренаты все было в полном порядке. В 1940 году в Дюссельдорфе она завела роман с высоким эсэсовским чином. На экране она умалчивает о том, где работала и как познакомилась с Еккельном. Вероятно, и дать интервью согласилась только при условии, что не будет лишних расспросов и даже ее имя не будет упомянуто (пришлось покопаться, прежде чем это имя обнаружилось — Моника). «Это была история любви, романтическая история, — говорит с экрана 85-летняя женщина, — а больше я вам ничего не скажу».

В 1940 году Еккельн занимал высокий пост руководителя оберабшнита СС «Запад», штаб которого располагался в Дюссельдорфе. К этому моменту их связь продолжалась три года. Ему было 45, Монике — 33 года. На ее фото и видео не заметны «следы былой красоты», а в пожилом возрасте, по словам беседовавшего с ней израильского психолога Дан Бар-Она (о нем позже), она и вовсе «внешне вызывала глубокое отвращение». Работала Моника в те годы служащей, ничего о характере своей службы никому, даже дочери, не рассказывала, видно, привыкла держать язык за зубами. Да и об отце всегда говорила неопределенно. Стало быть, скорее всего, то был служебный роман.

Шла война, Еккельн только что возвратился с фронта. Распорядок дня жесткий, частые совещания, поездки в Берлин к Гиммлеру. Вряд ли у него было время на то, чтобы искать женщину на стороне. Да и где — на улице, в пивной или ресторане? Он генерал СС и не мог игнорировать — пусть и формальный — кодекс СС, запрещавший беспорядочные половые связи. Оставалось лишь обратить внимание на тех женщин, которые были рядом в его аппарате.

Эту догадку, высказанную мною в журнальном отрывке из будущей книги, подтвердил Маргер Вестерман. По его сведениям, Моника какое-то время пребывала в Риге вместе с начальником-любовником в должности его секретаря. Так что Рената приезжала в Ригу искать следы не только отца, но и матери тоже.

Со слов Ренаты, отношения между родителями хранились в тайне, они встречались каждый раз в другом месте. Из близких Моника открылась только своей матери.

Возможно, Моника подумывала об аборте. О нелегальном аборте. Несмотря на возможность уголовного преследования, многие из девушек в подобном положении на них решались (600 тысяч прекращенных беременностей в год). Это к ним обращался «Лебенсборн», советуя не делать аборты, а отдавать своих детей на попечение государства. Иначе некому будет воевать. Ей на глаза могла попасться брошюра «Лебенсборна»: «Мать незаконнорожденного ребенка в наших глазах куда ценнее тех, кто из страха перед морализаторами решается на лишение жизни своего плода».

Юных девушек было в избытке, это молодых мужчин не доставало, ровесники были на фронте, а им постоянно напоминали об их долге перед Третьим рейхом. К концу войны, по планам Гитлера, население должно было вырасти с 80 до 120 миллионов. «Подари ребенка фюреру!» — под таким лозунгом немок призывали включиться в программу повышения рождаемости.

Виктору Клемпереру, автору опубликованных дневников того времени, «бросилось в глаза неимоверное количество беременных женщин… Раньше они скрывали, а теперь нарочито подчеркивают свою беременность. Они носят свои животы, как партийный значок». Думаю, в большинстве случаев речь шла о матерях-одиночках. Не случайно имперский министр юстиции разрешил незамужним женщинам именоваться фрау вместо фройляйн.

В Лигу немецких девушек вступали девочки в 14 лет, в том же возрасте, что мальчики — в гитлерюгенд. «Я сам не однажды слышал, как наставницы из лиги, как правило, малопривлекательные и незамужние, просвещали своих молоденьких подопечных относительно их морального и патриотического долга — рожать детей для гитлеровского рейха в браке, если это возможно, но коль скоро невозможно, то и вне оного». Это свидетельство американского журналиста Уильяма Ширера, в 1930-е годы корреспондента американского радио в Берлине.

Идеология национал-социализма гласила, что долг немецких женщин — рожать расово полноценных детей. Но в Германии традиционно не приветствовалось рождение детей вне брака. Поэтому открыто поддерживать отказ от традиционной морали партия не могла.

Тайно — другое дело. К примеру, жена старшего товарища Еккельна по партии Мартина Бормана узнала об измене мужа от него самого. Сойдясь с актрисой Маней Беренс, тот не стал скрывать это от супруги: «Ты ведь знаешь мою волю! — пишет он 21 января 1944 года. — Не могла же Маня долго сопротивляться мне. Сейчас она моя, и я счастлив. Как ни странно, я чувствую себя дважды женатым мужчиной». Фрау Герда Борман в ответном письме не только не возражает, напротив, предлагает ввести институт «чрезвычайного брака», чтобы мужчина мог по закону иметь несколько жен. Нельзя, чтобы одинокие женщины не имели детей, но в случае с Беренс «все будет в порядке», «я тебя знаю». Герда предлагает план: она и Маня Беренс будут попеременно беременеть. Интересно, что в ее письмах Борману она не чуждается политики — требует от мужа скорейшего «окончательного решения еврейского вопроса».

Согласно мечтаниям Гиммлера, каждая женщина, которая к 30 годам не завела собственного ребенка, могла бы получить его в «Лебенсборне». А в качестве отца будущего потомства — выбрать себе одного из трех эсэсовцев. Но это были лишь планы, какими Гиммлер делился в узком кругу своих сподвижников.

Покуда же он ввел для всех неженатых членов СС процедуру получения официального разрешения на брак. «Разрешение на брак дается или нет единственно и только по критериям расовой чистоты и наследственного здоровья. Будущее за нами» (из приказа рейхсфюрера СС).

Правда, встречались незамужние женщины, которые тоже хотели, чтобы будущее было за ними. От них иной раз поступали заявки такого рода, как найденное в архивных документах письмо некой Лизы-Марии, в июле 1944 года интересовавшейся у руководства «Лебенсборн», может ли она завести ребенка от какого-нибудь эсэсовского офицера. Не известно, добилась ли она своего, но факт — большинство отцов детей, рожденных по программе «Лебенсборн», были женатыми членами СС. Они старательно и, видимо, не без удовольствия следовали рекомендации Гиммлера распространять свое «арийское семя». Завидные женатые женихи, им не должно было быть отбоя от невест. Для Гиммлера брак без детей не существовал как таковой, причем сами эсэсовцы должны были в идеале иметь многодетные семьи: «Наличие множества детей — отнюдь не личное дело отдельного человека, а долг по отношению к его предкам и нашему народу».

Гиммлер пошел еще дальше, в октябре 1939 года издав приказ, в котором были такие слова: «Высшим заданием для не состоящих в браке девушек и женщин является сохранение хорошей крови. Появление у них детей — это не ветреность, а самая глубокая нравственная серьезность матери, чьим детям суждено оказаться на поле боя, и только злой рок знает, вернутся ли они домой либо падут во имя Германии». Приказ рейхсфюрера подвергся жесткой критике со стороны представителей вермахта и Католической церкви, он вынужден был ссылаться на одобрение, полученное от Гитлера.