Судя по записям застольных бесед фюрера, тот к такого рода вещам относился одобрительно. «И пока нам недостает 2 миллионов человек, было бы лучше, чтобы незамужняя девушка имела ребенка, а не чахла, как старая дева… В противном случае она будет истеричкой или заболеет». Рассуждая о Тридцатилетней войне, Гитлер подчеркнул, что именно «благодаря незаконнорожденным детям нация взлетела вновь на прежние высоты».

Не так давно в государственном архиве Берлина обнаружилось около тысячи затерянных лебенсборнских дел и в них — те самые метрики. Они снабжались грифом особой секретности и хранились отдельно от обычных записей актов гражданского состояния. Имена отцов в найденных свидетельствах о рождении детей не записывались. Место рождения — «Лебенсборн», дата и час рождения, фамилия матери, в графе «отец» — прочерк. Правда, в метрике Ренаты нет прочерка, указаны оба родителя. В «Лебенсборне» сохранение тайны рождения не было обязательным условием, но каждая вторая мать внебрачного ребенка хотела воспользоваться предоставленной возможностью. Больше того, они были вправе в полицейских регистрационных документах указывать свое семейное положение как «вдова» или «разведена».

Перелистывая немецкие газеты тех лет в поисках имени Еккельна, я обнаружил упоминание о нем в выпуске от 1 июня 1937 года Frankfurter Zeitung. В репортаже из Брауншвейга сообщалось, что 31 мая он выступил на собрании членов НСДАП города Брунсвик с критикой «моды на блондинок».

«Светлые волосы и голубые глаза еще не являются доказательством принадлежности к нордической расе, — поучал Еккельн собравшихся. — Девушка, собирающаяся выйти замуж за эсэсовца, должна полностью отвечать предъявляемым требованиям». Что же это за требования? Оказывается, эсэсовская невеста «должна быть обладательницей имперской спортивной медали. Многие люди, даже сегодня, не могут понять смысла этого требования. А суть его в том, что Германии нужны не те женщины, которые могут лишь красиво танцевать во время пятичасового чая, а те, кто может доказать хорошее состояние своего здоровья, принимая участие в занятиях спортом. Копье для метания и трамплин более полезны для поддержания здоровья, чем губная помада».

«Файв-о-клок» по-немецки — «чай и танцы» (Тее und Tanz), были важной частью времяпровождения молодых людей. Пятичасовой чай в Германии подразумевал еще и танцы, в том числе нежелательные с точки зрения нацистской идеологии. «Это можно было бы рассматривать как безобидное препровождение времени „приличными молодыми людьми“, если бы будоражащие, шумные и ничего не значащие пронзительные звуки не выдавались за „хорошую музыку“», — писала газета Der Stürmer 18 сентября 1937 года. Конечно, признавал автор установочной статьи, «легкая музыка не должна ограничиваться только использованием национальных, народных мелодий, она обязана изыскивать и развивать новые формы и мелодии в жанре народных песен и танцев. Легкая музыка нужна немецкому народу. Нельзя же слушать ежедневно только Бетховена, Баха или Генделя, да еще и непрерывно. Для этого люди ходят в концертные залы, а не в кафетерии». Но нельзя пойти на попятную перед «западным влиянием», ведь «существует громадная разница между просто усваиваемой легкой музыкой и грохотом барабанов, стиральных досок, гитар, коровьих колокольчиков, трещоток и других шумовых устройств».

Представьте, в нацистской Германии были свои стиляги. Даже война не мешала им собираться на танцы, носить вызывающую одежду и восхищаться «британским стилем». Зимой 1942 года об их вечеринках с просмотром американских фильмов стало известно Гиммлеру, и около 70 молодых людей из золотой молодежи Гамбурга арестовали и отправили в Равенсбрюк и Заксенхаузен.

В «Лебенсборн» брали далеко не всех желающих. 56 % женщин, подавших заявления о приеме в «Лебенсборн», получали по тем или иным причинам отказ. Служащие Главного управления СС по вопросам расы и поселений подвергали будущих матерей самой строгой проверке. Составлялось множество бумаг: «наследственный лист», в котором отмечались все возможные наследственные болезни, «лист врачебного осмотра», анкета, в которой описывались подробности зачатия ребенка, личность отца, планировался ли брак с отцом-производителем (!). В специальной анкете был пункт о густоте волосяного покрова, ибо чем меньше на теле волос, тем больше оснований считать тело арийским. Оба родителя должны были быть арийского происхождения, здоровыми и не иметь судимостей. Предполагалось составление родословной, которая должна быть прослежена по возможности до 1 января 1800 года. Женщина также должна была дать подписку, что отцом ребенка действительно является заявленный мужчина.

Начиная с июля 1938 года в каждом из заведений «Лебенсборна» три раза в неделю для будущих матерей проводились политзанятия. Они слушали записи речей партийных руководителей, читали вслух главы из «Майн кампф», делали доклады по темам, предложенным эсэсовскими офицерами. Для многих девушек подобное времяпрепровождение едва ли могло представлять большой интерес. Но сверху спускались специальные программы: совместные чаепития, прослушивание выступлений фюрера по радио, народные песни, речи Геббельса; требовали от директоров регулярных отчетов. Матери расово полноценных детей должны иметь расовое, национал-социалистическое мировоззрение.

На стене висел портрет матери Гитлера, «самой прекрасной из всех немецких матерей». Патриотичные немецкие матери отмечали день ее рождения (12 августа) по особо торжественному ритуалу. В большом почете была еще одна женщина-мать — Магда Геббельс, жена и ближайшая сотрудница супруга по Министерству пропаганды. Всех своих шестерых детей она приказала убить перед тем, как покончить с собой в бункере вместе с фюрером[2].

Ренату, как и других детей «Лебенсборна», не крестили. Там существовал особый ритуал наречения именем, проводившийся офицером СС перед своеобразным алтарем, украшенным факелами, свастикой, флагами и портретом Гитлера. Называли детей именами, как правило, древнегерманского происхождения, подчеркивающего арийскую кровь. Мать Ренаты от имени новорожденной дала клятву верности фюреру и рейху. Как она вспоминает, рядом с Ренатой лежал эсэсовский меч размером больше ребенка. Сохранились лебенсборнская брошь и документ с эсэсовской эмблемой и рунической надписью: «Каждая мать хорошей крови вносит священный вклад в наше дело».

Половина матерей оставляла здесь своих детей. Считалось, что они жертвуют их фюреру. Потом они попадали в приемные семьи — в качестве «подарка от фюрера». «Лебенсборн» гарантировал анонимность этого решения.

Впрочем, нередко в «Лебенсборн» приходили рожать жены эсэсовцев, используя программу как возможность попасть в комфортабельные родильные дома, проводя там всего лишь несколько дней. Эта практика стала популярной в годы войны — устроиться в «Лебенсборн» считалось большой удачей. Но в первые годы существования «Лебенсборна» эсэсовские жены опасались там появляться, дабы не быть заподозренными в принадлежности к матерям-одиночкам.