Лишь просидев какое-то время в изнеможении, они сумели вновь подняться и продолжить путь. Ход очень скоро сделался настолько узким, что по нему пришлось продвигаться почти ползком.

Оба настолько устали и эмоционально перегорели, что даже не сразу отметили в сознании, что «почти ползком» превратилось в «просто ползком», а стены… Стены стали земляными!

– Стоп! – произнес вдруг Макс. – Мы уже в норе, ты поняла?

– Да, – отозвалась Аня сзади.

– Как мы не заметили? – удивился он.

– Ох, – произнесла в ответ Аня. – Давай поговорим потом.

– Ладно, раз не хочешь общаться, то поползем дальше. Как писал поэт, «рожденный ползать летать не может»! Кто это писал, Анюша?

– Боже мой, Макс! Не сходи с ума! Ну, Горький. Кажется…

– Горький, говоришь? Так это прямо в десятку! И действительно, горькая у нас с тобой житуха!

Макс с трудом развернулся в узком пространстве лицом к Ане и устало откинулся спиной на стенку норы. Вдруг хлипкая земляная стенка подалась под ним, и он покатился по склону, по счастью в этом месте пологому. Аня в испуге быстро вылезла вслед за ним.

Над ними было небо, и в нем – солнце. Аня стащила смертельно надоевшие инфракрасные очки и увидела Макса. Он сидел метрах в трех ниже по склону на траве уже без очков и потирал бок. Аня поднялась на ноги и подбежала к нему.

– Ушибся? – с тревогой спросила она.

– Да так, ерунда, – ответил он. – Просто слегка приложился. Не о чем говорить! Главное – мы вылезли наконец-то из этой хреновой горы!

Делая вид, что ничего особенного не случилось, Макс медленно встал и стал стряхивать с одежды песок.

– Посмотри, какая красотища! – воскликнул он, обозрев окрестности.

Аня и Макс находились довольно высоко на склоне горы, под пронзительно голубым небом, на котором почти не было облаков. А на земле, насколько хватало глаз, простирались квадраты полей, перемежаемые темными вкраплениями лесов. И ни души!

– А где же рыцари? – удивленно спросила Аня.

– Что? – отозвался Макс. – Где рыцари? Да плевать, где они! Не видать их, и хорошо. Или ты соскучилась?

– Нет, но все же… Как-то странно. Куда они все делись?

– В отпуск уехали…

Аня задумчиво смотрела на расстилающийся внизу ландшафт.

– А не пора ли дать сигнал? – спросил Макс.

– Да-да, конечно, – ответила Аня и оттянула левый рукав.

В первый момент она даже не поняла ничего. В следующее мгновение увиденное дошло до ее сознания – браслета на руке не было!

Раньше Аня думала, что знает, что такое истерика. Но, как оказалось, ошибалась. Та истерика, которая началась после того, как обнаружила пропажу браслета, не шла ни в какое сравнение с тем, что она испытывала когда-либо прежде.

От отчаяния она упала на землю и стала стучать по ней кулаками. Потом она стала кататься по земле, не обращая никакого внимания на то, что волосы спутались и трава лезла в рот. Наконец, она уселась на согнутые в коленях ноги и громко зарыдала, наплевав на то, что ее могут услышать рыцари. Она отмахивалась от Макса, который пытался ее хотя бы немного успокоить. Затем он пробовал заставить ее, по крайней мере, вести себя потише, но Аня отчаянно отбивалась.

Внезапно все прекратилось, она затихла на несколько минут, затем все еще глядя в одну точку отрешенным взглядом, произнесла без всякого выражения:

– Прости, Макс, прости за все. И за истерику, и за то, что я, дура чертова, потеряла браслет – не имею понятия где. И – главное за то, что втянула тебя во все это. Прости.

И она опять заплакала, только тихо, почти беззвучно.

Макс подсел к ней и обнял за плечи, потом прижал к себе. Так они и сидели, прощаясь с надеждой. Сидели, отрешась от окружающего мира.

А между тем в окружающем мире что-то произошло. Что-то в нем изменилось. Какое-то время в этом можно было еще сомневаться, но постепенно это нечто усилилось настолько, что его уже невозможно было игнорировать. Но Аня с Максом были настолько погружены в свое горе, что их чувства притупились. В том числе и слух, который, если бы не это оцепенение, давно бы уже донес до обоих сигналы, не проходившие в сознание убитых горем Ани и Макса до тех пор, пока это нечто не усилилось настолько, что…

– Елки зеленые! – вдруг крикнул Макс и вскочил на ноги. – Мама родная! Ты слышишь?

Он обернулся к Ане и потрепал ее за плечо.

– Эй, принцесса Греза! Очнись!

– Ты сошел с ума, Макс? Хочешь, чтобы рыцари нас нашли и прикончили? Может, и правильно.

– Какие еще рыцари?! Говорю тебе: очнись! Приди в себя и послушай! Ну? Слышишь?

Аня прислушалась, и внезапно с нее спала одурь! Утренний воздух разрезал назойливый, шумный и все усиливающийся, какой-то механический звук. Механический и знакомый. Где-то Аня его уже слышала, причем недавно. Боже мой! Это ведь…

– Вертолет! – заорал Макс и тут же, быстро стянув с себя куртку, начал бешено размахивать ею над собой.

Аня вскочила на ноги и взглянула в ту сторону, откуда доносился шум, и почувствовала, что колени у нее подгибаются от переизбытка эмоций.

Над ними снижался красный вертолет с логотипом в виде трех треугольников, образующих пирамиду, и крупной белой надписью на борту: «СПАСАТЕЛЬНАЯ СЛУЖБА ДЮМОН».

– Анюта! Что с тобой?! – в испуге крикнул Макс, когда Аня вдруг повалилась на землю. Он подбежал к ней.

– Ничего страшного, – тихо произнесла Аня, превозмогая дурноту. – Просто у меня закружилась голова.

– И это все?

– Да, Макс. Это все.

– Больше ничего такого? Ты уверена?

– Да. Не волнуйся, пожалуйста. Просто очень много всего, понимаешь…

– Понимаю. Ты лежи, я сейчас…

Он вскочил на ноги и побежал навстречу вертолету, жестами призывая его приземлиться скорее.

Машина снизилась на минимально допустимую высоту и барражировала над склоном. Пилот выбирал место для посадки. Макс обратил внимание на то, что шасси вертолета были не колесными, а представляли собой широкие полозья. На борту красовался индекс ЕС-130 и еще какое-то слово, совершенно непонятное Максу, должно быть по-французски.

Вертолет снизился, из кабины высунулся Серж и что-то крикнул Максу. Но из-за дикого грохота тот ничего не смог расслышать. Тогда в руке у Сержа появился микрофон.

– Макс! – кричал Серж. – Что с Аней?! Ей плохо?!

– У нее закружилась голова! – проорал Макс в ответ и, видя, как Серж мотает головой, показывая, что не расслышал, сделал несколько круговых движений рукой вокруг головы.