– Духовное поле? – удивился Макс. – По-моему, в физике такого нет.

– Вы хотите сказать, в учебниках физики этого нет, так?

– Нет, ну вообще…

– Макс, вы взрослый человек. Полагаю, вы понимаете, что то, что есть в учебниках, в научных трудах, книгах, Интернете не равно тому, что есть в мире. Не так ли?

– В принципе, понимаю. Но это какая-то странная физика получается.

– Странной она кажется вам, потому что термины непривычны. Такой термин, как «духовное», в привычной вам физике не употребляется, это верно. Но термины условны. Нет проблем: если хотите, можно использовать другие, более привычные вам термины. Например, «энергоинформационное поле». Так годится?

– Ну, это более-менее.

– Вот именно – более-менее. Любые слова – это всего лишь слова, в том числе и термины. Как ни называй, а это есть.

– То есть, – сказала Аня, – это духовное поле катаров, оно настолько сильное, что может экранировать сигналы?

– Да, оно сильное. Потому что катары обладали одним важным свойством – они искренне верили.

– Но вы же говорили…

– Да, – перебил Серж, – я говорил, что их концепция была ложной. Но они в нее верили.

– Значит, вера – это сама по себе сила, так? Вне зависимости от того, во что верят?

– Увы, это так. Именно поэтому верой можно как созидать, так и уничтожать. Да, вера творит чудеса. Порой жестокие чудеса.

– Вы считаете, что случай катаров – это негатив, да? Что они творили зло?

Серж вздохнул.

– Я знал, – сказал он, – знал, что, скорее всего, не удастся избежать этого разговора. Что вы зададите вопросы, Аня, и захотите понять. Такой уж вы человек.

Аня молча ждала. Она видела, что Серж не в восторге от затронутой темы, но для нее это было важно.

– Ладно! – Серж махнул рукой, его часы сверкнули неповторимым алмазным блеском. – Творили ли они зло? Все не так просто, Аня. Субъективно они не творили зло, напротив, они искали добра. Их натура стремилась к свету, к чистоте. Но главное, чего они искали, – это другое.

– Что же это?

– Любовь.

Видя, как оба его молодых собеседника смотрят на него с сомнением, Серж повторил:

– Да, любовь. Это и есть то главное, чего они хотели и к чему стремились. Но не та любовь, о которой вы подумали в первую очередь. Не та биологически обусловленная, половая любовь, которую в наши дни единственно и подразумевают, когда произносят это слово. Не эрос. В эросе, разумеется, нет ничего дурного. Но речь не о нем. Речь о другой любви, которую называли некогда другим, но тоже греческим словом: «агапе».

– Что это значит?

– Это та самая «любовь к ближнему», о которой так редко вспоминают. И редко вспоминали всегда. В былые времена еще реже, чем теперь. То есть на словах, напротив, упоминали беспрерывно. Их произносили весьма громко.

– «Произносили» – вы хотите сказать…

– Их произносили всуе: то были пустые слова.

– Мне кажется, первые христиане исповедовали как раз такую любовь к ближнему… – неуверенно сказала Аня.

– Вы абсолютно правы! – подтвердил Серж. – Именно так. Впоследствии общество от этого отошло, и куда как далеко…

– В смысле не формально, а на деле? – уточнил Макс.

– Да. А между тем именно в этом и состоял пафос раннего христианства. Это как раз и был тот посыл, с которым христианство пришло в мир. Этим оно быстро завоевало много сторонников – и вовсе не только среди обездоленных, хотя среди них особенно, но во всех слоях общества. Потому что потребность в любви испытывают все. Можно сказать, что главная человеческая потребность, если отвлечься от чисто физиологических, – это потребность быть любимым. Родителями, друзьями – теми самыми «ближними». Именно любовь – это то, что привнесло христианство в мир и что оно противопоставило другим религиям того времени: как язычеству, так и иудаизму.

– Иудаизму?

– Да. Иудаизму в особенности. Не грозные предписания. Не обещания страшных кар. Не бухгалтерский подсчет добрых и дурных деяний. А любовь. Тебя любят! Бог тебя любит не за что-то, не за то, что ты был хорошим мальчиком или послушной девочкой, а просто так. Ни за что. Просто потому, что каждый достоин любви. Потому что это – Бог любви.

– Я поняла! – воскликнула Аня. – Вот откуда это выражение: «Бог – это любовь», так?

– Да. И катары следовали ранним христианам. А впрочем, почему «ранним»? Просто христианам. Потому что «поздних», и в частности нынешних, лишь с большой натяжкой можно к таковым отнести.

– Но это же замечательно! Чем же тогда катары могут быть плохи?! Может, они вели себя не в соответствии со своим учением?

– Нет, напротив. Они-то как раз жили в соответствии с тем, что провозглашали, в отличие от многих представителей Единой Святой Римской Церкви.

Серж усмехнулся.

– Катары стремились к максимальному воздержанию, – продолжил он, – вели аскетический образ жизни, причем так называемые «совершенные» – до предела.

– То есть?

– Вы знаете, что такое «эндура»? Нет?

– Эндура? Никогда не слышала.

– Это – крайняя аскеза. Они все время постились, буквально морили себя голодом, и полностью отказались от половых контактов.

– Что, правда? – вставил свою реплику Макс. – Так уж и полностью?

– Полностью, – отрезал Серж. – Это факт. Трогательно заботились друг о друге.

– Агапе, – задумчиво произнесла Аня.

– Да. В общем, можно сказать, что катары действительно вели почти что святой образ жизни.

– Но где же тут место для негатива?

– О! Негатива тут предостаточно. И боюсь, он перевешивает.

– Даже так?

– Да-да!

Серж пристукнул зажигалкой по эбеновой столешнице.

– Не думайте, пожалуйста, – продолжил он жестко, – что эти несчастные аскеты были безобидны. Отнюдь! Они выглядели таковыми на первый взгляд. Но одного взгляда чаще всего бывает недостаточно. Это только идиота видно с первого взгляда. Надо просто немного пошевелить мозгами, чтобы понять, что катарская ересь была совсем не безопасна – напротив! Да и почему, собственно, «катарская»? Это началось давно – за много веков до того, на Востоке. Вначале их называли богомилами или же определяли это как «болгарскую ересь». Потом – по-всякому. Названия ересей менялись: катары, патарены, вальденсы, альбигойцы. Имя им легион! Но дух оставался неизменным – дух подрывной деятельности.

– Подрывной деятельности? – переспросил Макс удивленно. – Странно как-то. Неожиданно.

– В самом деле, Серж, – сказала Аня, – как можно об этом говорить, если их резали, как… Нет, я не могу об этом вспоминать. – Ее передернуло, и она на минуту прикрыла глаза ладонью.