Марина передернуло. По всем судам Екатеринбурга ходили слухи о великом противостоянии Лукина и Петрова. Во всех подробностях, обросших небылицами, излагались байки о способах, посредством которых Игорь Матвеевич пытался придавить к полу бодливого судью Петрова. А сейчас Антон Павлович ставился Марину в пример.

«Что-то тут не так», — справедливо рассудил Марин, напрягая подкожные органы чувств.

— Все окружение Петрова — порядочные и уважаемые люди, ни разу не проявившие себя с отрицательной стороны. Кто его друзья? Транспортный прокурор Пащенко. Замечательный человек, профессионал своего дела. Председатель спорткомитета области Говорков. А вы, Владимир Викторович, вчерашний день, часу в шестом находились на СТО, где вам ремонтировали стойки на машине, и пили пиво, пока шла работа. За рулем, получается…

Марин похолодел. Лукин знал о том, что он делал вчера. Где находился, что ремонтировал и что пил.

— Ну, что это такое?! — деланно проныл Игорь Матвеевич. — Пиво за рулем! Все видят и, разумеется, обсуждают… Кстати, что это за машина? Насколько мне известно, у вас ее нет.

— Это женина, — прокашлял Марин.

— Какого Жени?

— Жены, в смысле.

— Я не знаю, что у вас там в смысле, только это прямое нарушение кодекса чести судьи. Вы знаете, что есть такой?

— Знаю.

— Значит, не все потеряно. Обзаведитесь приличными знакомствами, Владимир Викторович, перестаньте пить пиво за рулем жениной машины. Неужели вы хуже Петрова и какого-то там транспортного прокурора?..

— А что транспортный прокурор? — среагировал Марин. — Вы о его круге общения говорите, а знаете ли, что я два дня назад арестовал Пермякова, его близкого знакомого? А он, на всякий случай напомню, сотрудник следственного комитета. Бывший однокашник Петрова, нынешний хороший друг. Вот и окружение…

— Что вы говорите? — выдохнул Лукин. — Пермяков? Вы арестовали? И доказательства были?

— Все в порядке, Игорь Матвеевич. Аудиозапись, заявление, акты, показания… Правда, тут же началось давление.

— И кто давил?

— Из мэрии явился некто Полторацкий, устроил в моем кабинете форменный дебош. Разве что плевал не на пол, а в урну. Я думал, он меня по лицу ударит или учинит что-нибудь в этом роде. Секретаря моего выгнал в грубой форме.

— Полторацкий? Из мэрии? Это кто такой?

— Говорит, что зампредседателя правового управления.

— Что за ерунда? — заволновался Лукин. — Там замом Никушин.

— Не знаю, но явился Полторацкий. Кстати, он один из бывших фигурантов по леспромхозу, помните?

Как не помнить! Ведь именно Лукин по настоятельной просьбе московских воротил придумал и задействовал схему, при которой в места лишения свободы отправилась мелочь пузатая, а руководители леспромхоза отскочили!

Но Лукин не помнил, чтобы какой-то Полторацкий был членом совета директоров. Быть может, сменил фамилию?

«Нужно действовать осторожно», — решил Лукин.

— Это уже серьезно, — заявил он. — А чем он мотивировал свое хамство?

— Рассказом о том, как Пермякову тяжело жилось в детстве, насколько он честен на службе и в быту. Денег не берет. Орден у него какой-то…

— А что там случилось-то с Пермяковым?

— Взятку вымогал в виде дома в Сочи.

— Что вы говорите? — Председатель усмехнулся.

Он знал подоплеку дела Пермякова лучше, чем судья, его арестовавший.

— Значит, Пермяков денег не принимает? Правильно, он берет борзыми щенками.

— Да, чуть не забыл, — встрепенулся Марин, воодушевившийся за последние две минуты. — Полторацкий мне пригрозил.

— Кулаком?

— Нет, он сказал, что обязательно напомнит мне о нашем разговоре в отношении Пермякова.

Председатель водрузил на переносицу золотые очки и нахмурился.

— Да, дела творятся!.. Стоит на неделю в Москву уехать… Знаете, Владимир Викторович, оставлять это дело просто так нельзя. Кодекс чести для всех один. Единственный и неповторимый. Никому не позволено вносить в него поправки по своему усмотрению. Я должен знать обо всех действиях этого Полторацкого относительно дела Пермякова.

В финале Марин выслушал напоминание о том, что через пару месяцев ему надо будет получать очередной судейский классный чин. Мол, при таких вот результатах работы на коллегию не подействует даже стриптиз у шеста, исполненный им. Получив такое напутствие, он вышел сначала из приемной Лукина, а потом и из областного суда.

«Теперь понятно, что тут не так. — Марин ухмыльнулся, прикуривая на крыльце. — Лукин заинтересован в исходе дела. Ему надо посадить Пермякова. Он все знает. А как издалека старик начал!»

Оставшись один, Лукин тут же набрал номер начальника отдела кадров мэрии Екатеринбурга.

— Приветствую, Всеволод Кузьмич, — начал он бодрым тоном. — У тебя, слышал, новый замначальника правового управления?

— Точно, — подтвердил тот, подняв взгляд на полковника Быкова, курящего по другую сторону стола. — Недавно назначили.

— Ну и как он тебе?

— А что он мне? Я с ним не работаю, мое дело бумажки подписывать. Ты с начальником правового управления поговори, — ответил руководитель отдела кадров и прекратил разговор.

Быков кивнул и заявил:

— Очень хорошо. Сейчас он позвонит вам. — Полковник посмотрел на начальника правового управления, сидевшего рядом.

Звонок раздался через минуту. Еще через шестьдесят секунд Лукин уже знал, что Полторацкий существует. Он на самом деле тот, кем представляется.

— Я бы не настаивал на этом, — объяснил Быков. — Но дело, которое мы расследуем, поставлено на контроль Москвой.

«Немного лжи не помешает, а Копаеву так просто поможет», — подумал он.

— Возможно, Лукин попробует продолжить проверку. Поэтому вам лучше отделаться общими фразами. Он должен понять, что вы не испытываете особого желания говорить об этом.

Десять минут назад Быков явился в кабинет начальника отдела кадров и пригласил туда же руководителя правового управления. Копаеву нужна была легенда, и Быков понимал, что в одиночку Антону не справиться.

Лукин же, глядя на пикающую трубку, стал подозревать, что становится жертвой обстоятельств. Кто-то вел игру по-крупному, и он стал случайной жертвой обстоятельств. Председатель суда решил, что это дело нельзя выпускать из-под наблюдения, но активно вмешиваться в него не стоит.

Предприимчивый получатель премии за задержание опасного преступника орал так, как будто его резали на ремни. К его ушам были примотаны скотчем динамики, вырванные из салона «девятки», а громкость магнитолы вывернута до максимума. В самом гараже, где на капоте сержантской машины сидел Штука, музыка не слышалась. Она вся уходила в организм вневедомственного охранника. Гараж наполняли лишь вопли тестируемого стража порядка.