Вот гад!

Дальше началась откровенная ругань, а я подивился точному Алешкиному расчету. Он сумел взорвать эту банду изнутри, внести в ее ряды раскол и раздоры. Но вот что он будет делать с Грибком, это мне было пока неясно.

Не дожидаясь конца их споров, я выбрался из машины, но, по Алешкиному замыслу, тоже оставил здесь следы пребывания «нечистой силы». Развернул задом наперед зеркальце, вытряхнул из пепельницы окурки на сиденье, вытянул до отказа ремень безопасности и накинул его на рулевое колесо.

И пошел навстречу Алешке. Он благополучно купил в Белозерском пачку соли и сообщил мне о том, что оба киоска с ужастиками опечатаны налоговой полицией.

– А ты что успел?

Я рассказал о своих делах.

– Здорово, – выдохнул Алешка. – Начинаем подготовку к следующему этапу операции. – Он задумался на ходу. И сказал озабоченно, но очень спокойно: – Где бы нам достать отрубленную голову?

И я так же спокойно ответил:

– Это не проблема. Я к Славке съезжу. У него этих отрубленных рук, голов и черепов – целый чемодан. Есть уши отрезанные, носы. Маска вампира.

– Дим, я еще не все обдумал, – остановил меня Алешка. – Ты привези все, что достанешь, а мы потом решим, чем его пугать.

– Надо только причину придумать для родителей.

– А, ерунда. Скажи – зуб заболел, в поликлинику надо.

– Я врать не люблю.

Алешка внимательно посмотрел на меня и улыбнулся:

– Тогда скажи правду.

Я не выдержал и рассмеялся. Хороша будет эта правда. «Дорогие родители, дайте мне, пожалуйста, денег на дорогу, мне надо съездить в Москву, к своему школьному товарищу Славе Земскову, и забрать у него отрубленную голову, череп, кисть руки повешенного и несколько человеческих пальцев и ушей. Мы тут задумали одного негодяя проучить. Попугать его как следует. А потом я эти части тела отвезу в сумке обратно».

Родители будут очень рады. И, может быть, попросят отрубленную голову на память, поставят ее на подоконник и будут любоваться перед сном… Вот чего стоит одна улыбка младшего брата…

Когда мы принесли соль, завтрак был уже готов. Родители сидели рядышком на крыльце, как воробушки, и ждали нас. Как своих непутевых птенцов.

– Давай, – сказал Алешка маме, – скорее соли свою овсянку, мы голодные, как зимние волки.

Но у мамы был сюрприз.

– Никакой овсянки! – улыбнулась она. – Завтракаем на берегу озера прекрасными оладьями. А в термосе – два литра какао.

– А это мне! – И папа поднял над головой банку с пивом. – Вперед, на встречу с природой.

– Ты только носки свои выкинь, пожалуйста, – сказала мама Алешке.

И мы помчались на карьер. День был будничный, никого на песчаном озере не было. Мы надули резиновый матрас, расстелили одеяло и устроили веселый пикник.

Мы с Алешкой очень любили встречаться с нашими родителями в несерьезной обстановке. Можно о многом поговорить, обменяться мыслями и чувствами, ощутить всей душой – как хорошо, когда у тебя есть надежные старшие друзья.

Над карьером стояло жаркое солнце. Над камышами висели, трепеща крыльями, стрекозы, в траве трещали кузнечики, оладьи были вкуснее всего на свете, а вода в карьере – прохладная и ласковая… как мама.

Мы сбросили надувной матрас в воду и дурачились от всей души. Накупались так, что даже устали. Мама растянулась на одеяле и сказала мягким голосом:

– Как с вами хорошо! Я счастливая женщина, у меня трое таких надежных мужчин. Один жуликов ловит, другой – карасей, третий…

Третий не дослушал и брякнул:

– Третий рыбу солит. Как целого кита.

Мама засмеялась:

– У всех есть недостатки. Я вот лягушек боюсь.

– А папа – мышей, – опять брякнул третий.

– Не ври, – буркнул папа. – Это у меня в детстве было, а сейчас я если вижу мышь, то прохожу спокойно мимо.

– Только очень быстро, – хихикнул третий.

Папа, лежа на траве, закинул ногу на ногу и закурил сигарету. А я уставился на его кроссовки, которые стояли рядом на песке, и подумал лениво: где-то я их видел. А потом хмыкнул про себя. На папиных ногах я их и видел, где же еще? Но какая-то заноза в мыслях осталась.

– Как там, в Москве? – спросил папа. – Что новенького?

– Жара в Москве, – вздохнула мама. – Все застыло под солнцем. Только цены растут. И преступность.

– Чегой-то она? – удивился папа. – Не иначе потому, что я из Москвы уехал. Но ничего, вот вернусь…

– Ты сначала здесь разберись, – сказал Алешка. – У тебя под носом, между прочим, жулики осиное гнездо свили.

– Где? – Папа привстал. – А ну покажи!

– В Мрачном доме. Они там какие-то кассетки печатают. Привидения развели. Клады ищут.

– А ты откуда знаешь?

Алешка прикусил язык. А я его выручил, для чего немного приврал:

– Все знают. Говорят, что первый хозяин этого дома что-то в нем запрятал. И никто найти не может.

– Вообще-то, – заметил папа, – правильно говорят. Я на работе кое-что об этом слышал.

– Рассказал бы, – попросила мама, зевая, – а я бы подремала под солнышком.

– Первый владелец Мрачного дома Громов, – начал папа свой задумчивый рассказ, – был главарем воровской торговой шайки. И когда его арестовали, он взял всю вину на себя и сообщников своих не выдал.

– Хоть и жулик, – прокомментировал Алешка, – но хорошо поступил.

Папа усмехнулся сердито:

– Да он о себе заботился. Если бы он признался, что они воровали вместе, ему бы гораздо дольше сидеть пришлось. Он вообще был очень хитрый и предусмотрительный. На всю свою банду он собирал всякие сведения и прятал их в своем доме.

– А зачем? – Это я спросил.

– А затем. Он как рассчитывал? Выйдет из тюрьмы, и благодарные сообщники встретят его с распростертыми объятиями. Дадут много денег за то, что он их спас, устроят на хорошую работу, где можно и дальше воровать. А если они заупрямятся и ответят черной неблагодарностью, то можно припугнуть их документами из тайника…

– В железной коробочке, – машинально проговорился Алешка.

– А ты откуда знаешь? – удивился папа.

– Догадался, – сказал Алешка.

– Догадливый, – пробормотала мама сонным голосом. – По глазам видно.

– Вот поэтому он и предупредил своих сообщников: «Не смейте покупать мой дом». Он боялся, что при его достройке тайник может обнаружиться, и он останется без оружия против своих «друзей».

– А я все поняла, – сказала мама, переворачиваясь на живот. – Они купили этот дом, чтобы найти в нем тайник, да? Да небось в тайнике он, кроме бумаг, и денежки припрятал.