Но на такое соглашение с Ричардом Генрих II как раз и не хотел идти; памятуя о затруднениях, рассоривших его со старшим сыном, он остерегался давать следующему хотя бы малую частицу власти. «Вы требуете от меня того, на что я не готов согласиться», — отвечал он на притязания Филиппа.

«Я вижу ясно как день то, что доселе представлялось мне невероятным», — отвечал Ричард. На виду у ошеломленных воинов обоих эскортов он снял с себя пояс с мечом, непрепоясанным преклонил колени перед королем Франции и, как пристало по обычаю принесения присяги, вложил длани свои меж ладоней Филиппа, а затем провозгласил себя вассалом последнего, обязанным ему повиновением за свои французские домены и испрашивающим у него помощи и покровительства, дабы быть облеченным подобающими правами и полномочиями.

Нет нужды добавлять, что эта встреча не могла продолжаться долго. Оммаж, принесенный Ричардом, да еще так, как это было сделано, означал самое недвусмысленное объявление войны отцу. И словно бы затем, чтобы уж никаких сомнений насчет сыновнего бунта не оставалось, примерно за месяц до Рождества Ричард направился вместе с Филиппом в Париж, тем самым давая знать о намерении по-своему провести праздничное время. А ведь отмечать Рождество ему надлежало подле отца. Генрих вместе со своим единственным сохранившим верность младшим сыном, Иоанном Безземельным, направился в Сомюр. Времена блистательных ассамблей, когда собиралась вся семья, миновали. Судачили, что как раз младшему сыну Генрих собирается отдать свое королевство; в глазах всех он был лишь стариком, изнуренным жизнью и уже почувствовавшим свой близкий конец. Тем временем перемирия то нарушались, то возобновлялись.

Ричард, похоже, весьма весело проводил время во Франции вместе с Филиппом, подобно тому, как некогда веселился там его брат Джеффри. Два принца, казалось, были неразлучны; они делили друг с другом трапезу, а при случае или в силу необходимости — и постель (в то время это не выглядело чем-то из ряда вон выходящим или подозрительным), совместно председательствовали на собраниях, празднествах и церемониях, которых было немало, ибо год заканчивался.

Война должна была возобновиться с приходом весны, но Генрих, здоровье которого явно ухудшалось, предоставил течение событий на усмотрение Ричарда. Накануне Пасхи он послал к нему архиепископа Кентерберийского Балдуина; встреча произошла в Ла-Ферт-Бернар. В который уже раз прозвучал вопрос о бракосочетании Ричарда и Аделаиды: целых двадцать два года прошло с тех пор, как невеста была обещана графу Пуату! Ричард, не утруждаясь ответом, выдвинул новое требование: коль скоро сам он решил отправиться в Святую землю, то пусть и брат его Иоанн сделает то же. На самом деле, наслушавшись сплетен про взаимоотношения отца с сыном, Ричард опасался, как бы отец не воспользовался его затяжной отлучкой и не короновал вместо него своего младшего.

Происходили и вооруженные стычки, впрочем, не слишком значительные. Во всяком случае, Ричард напал на город Ле-Ман, куда удалился Генрих, а Филипп тем временем вошел в город Тур. Было решено провести новую встречу, на этот раз в Коломбье, между Туром и Азе-ле-Ридо. Генрих II появился таким бледным и изможденным, что короля Франции тотчас охватила острая жалость; сложив свой плащ вчетверо, он предложил гостю сесть на него, но Генрих отказался. Два государя договорились обменяться списками тех сеньоров, которые присоединились к каждому из них. После того как Генрих Плантагенет удалился, его доставили в Азе-ле-Ридо, затем в Шинон, где он слег в постель, чтобы более не подняться.

Тут случилось необыкновенное происшествие, о котором вспоминают все историки. Плантагенет попросил Гийома Марешаля, одного из немногих всегда хранивших ему верность баронов, зачитать знаменитый список, полученный его канцлером Роджером от Филиппа Августа. Лишь бросив взгляд на перечень, Гийом не смог сдержать возгласа удивления: в самом начале значилось имя Иоанна Безземельного, любимого сына короля. Он, должно быть, переметнулся к Ричарду совсем недавно, и король еще не ведал об измене, которой ожидал менее всего. Гийом стал читать далее, но король прервал его: «Довольно» и, обратив лицо к стене, стал недвижим. Следующий день миновал, но было непонятно, остается ли король в своем уме. На третий день изо рта и ноздрей хлынула кровь: он умер. Произошло это 6 июля 1189 года.

Королем Англии Ричард стал при обстоятельствах трагических. Казалось, отец с сыном давно помирились и как будто бы простили друг друга еще после кончины Генриха Младшего. Однако тогда, в июле 1189 года, ничто не свидетельствовало о каком-либо смягчении их отношений: наоборот, рассказывали, что когда Ричард появился в замке Шинон, чтобы забрать останки родителя, покойник лежал в крови, ноздри его багровели, словно старый король продолжал гневаться на своего сына, который мало того, что сам изменил отцу, но еще и втянул в измену совсем юного, почти ребенка, младшего своего брата, последнего королевского «орленка».

Похоже, что Ричарда и в самом деле огорчила эта смерть, которой он, надо сказать, немало добивался. Тот самый летописец, что описывал окровавленный лик отныне недвижного Генриха II, изображает скорбь и рыдания графа Пуату на протяжении всего пути сопровождаемых им останков отца в аббатство Фонтевро, где они и были погребены. Тот же хронист сообщает попутно еще об одной смерти, случившейся чуть раньше: 28 июня скончалась сестра Ричарда Матильда, герцогиня Саксонская, могила которой в Брауншвейге сохранилась до сего дня. Супруг же ее почил лишь в 1195 году, завещав своему городу роскошное Евангелие, украшенное миниатюрами со сценами коронации Матильды…

Что и говорить, скорбные времена настали для дома Плантагенетов! Были соблюдены все подобающие торжественному погребению обычаи: Генрих II упокоился во всем блеске королевского величия — золотая корона на голове, золотое кольцо на пальце, скипетр в руке, меч на боку. Да и выбор Фонтевро как царственной усыпальницы, монахи и послушники которой молились бы за самодержца, возвещал начало важной эры в истории династии, правившей островом и немалой областью материка. А выбор этот объяснялся прежде всего величественным обликом монастыря: едва ли можно было найти более подходящее место для вечного упокоения членов английской королевской династии[28].

* * *

В силу двусторонних обязательств, принятых на себя Генрихом II и Филиппом Августом, предполагалось, что новый король Англии принесет оммаж королю Франции за свои материковые фьефы. Сестра Филиппа, вечная невеста, должна бы-ла выйти замуж за Ричарда сразу же по его возвращении из Святой земли. Отбытие в экспедицию, которую он, похоже, так страстно желал и которую его отец как будто бы старался задержать, намечалось на Великий пост, то есть на весну 1190 года. Но до этого следовало еще разобраться с противниками и сторонниками короля Генриха, да и с другими делами, на что и ушел целый месяц до отправления в Иерусалим. Кроме того, покойный король посулил королю Франции сумму в 20 тысяч марок серебром и передачу в залог Ричарду и Филиппу двух городов, Мана и Тура, а также двух замков, Лyapского и Троо.