немедленно высунулся из вагона. Железнодорожник передал ему приказ коменданта – явиться в станционное здание за путевыми документами.

Такие приказы выполняются беспрекословно – мало ли чего могло случиться: вдруг вагон погонят не в Одессу, а в Санкт-Петербург? Начальник караула, брякая шашкой, понесся к коменданту.

Едва он исчез, как конвой подогнал к вагону новую группу заключенных, хотя вагон был набит арестантами, как перезрелый арбуз семечками: некуда девать, ни одного человека больше не войдет. Скопилось более шестидесяти каторжников.

– Принимай пополнение! – зычно прокричал офицер, командовавший конвоем.

Жандармский унтер, оставшийся вместо начальника караула, в защитном движении выставил перед собою ладони:

– Вот вернется господин Родченко, он и примет.

– Твой Родченко может вернуться через два часа, а я не имею права держать столько времени заключенных на вольном воздухе, – прорявкал на него начальник конвоя. – Принимай их немедленно. Загоним в вагон, а там разберемся.

Жандармский унтер подчинился – начальник конвоя был офицером, а жандарм всего лишь унтером с тремя лычками, – на целую ступень ниже.

– Заводи! – покорно произнес он.

Едва дверь охраняемого вагона отъехала в сторону, прибывшие как арестанты смешались с конвоем, унтеру заломили за спину руки и перетянули запястья веревкой, начальник конвоя молодцевато взбежал по ступенькам вверх.

– Выходи, славяне! – гаркнул он на весь вагон. – Вы свободны! Все до единого! – На сторожей в жандармской форме он даже не глянул. Лишь скомандовал громко: – Охрану – под замок!

– Это Котовский, – сырым свистящим шепотом проговорил один из охранников, – лично!

Остается добавить, что наряды полиции, брошенные следом за освобожденными арестантами, никого не смогли поймать – все будто сквозь землю провалились, все до единого.

А секрет исчезновения был прост – Котовский к станции подогнал полтора десятка пролеток. На козлах каждой повозки сидел свой человек, который хорошо знал, куда надо ехать и с какой скоростью. Вот и получилось в итоге, что так счастливо освобожденные арестанты исчезли практически мгновенно. Ну, будто испарились.

И последнее, связанное с этой историей, – большинство из освобожденных были политзаключенными.

Полиция искала Котовского усиленно, искала едва ли не во всех городах Бессарабии, искала на Украине, в Одессе, на юге России, везде натыкалась на его следы, и не более того – самого Котовского не было.

Наконец полицейские дознались, что Котовский продолжает преспокойно жить в Бессарабии под фамилией поселянина Рудковского и имеет подлинные, вполне надежные документы. Начали искать человека под этой фамилией – и опять мимо.

А Григорий Иваанович к этой поре выправил документы на имя Ивана Ромашкана, коренного бессарабца, и устроился работать в имение помещика Стоматова – вначале ключником, потом управляющим имением. Оклад управляющего был, между прочим, очень неплох для того времени: восемьсот рублей в год.

В Бендеровском уезде имение Стоматова считалось одним из самых больших и богатых, земли помещика занимали сотни гектаров, на поля ежедневно выходили несколько тысяч человек, и управляющий Ромашкан умело командовал этой армией, мотался из одного угла имения в другой, старался присутствовать везде сразу, и иногда это у него получалось… В общем, Стоматов был им доволен.

По ночам Котовский регулярно выезжал на «эксы» – трясти богатеев, и в этих налетах имя его гремело по-настоящему.

Внешне он почти не изменился, был все такой же подвижной, молодой, с рыжеватыми усами и веселым взглядом, с крупными, очень сильными руками, которыми мог гнуть большие медные пятаки петровской поры и рвать подковы, но все же кое-какие изменения в нем произошли, он, что называется, заматерел, появилось в нем нечто такое, чего не было раньше.

Полиция тем временем разместила в газете «Голос Кишинева» объявление о вознаграждении: человек, который сообщит о местонахождении Котовского, будет премирован двумя тысячами рублей… Две тысячи карбованцев – это была не просто большая, а очень большая сумма: голова Григория Ивановича, как видите, была оценена очень высоко.

Как всегда водится в таких случаях, нашелся человек, который указал точный адрес Котовского: имение Стоматова.

Брать Григория Ивановича полицейские прибыли внушительным отрядом – более тридцати хорошо вооруженных людей. Вообще-то для ареста одного человека, даже такого физически сильного, как Котовский, было многовато. Но полицейские и жандармы знали, как поступать – они решили действовать наверняка, без осечек.

В окрестностях имения появились под видом крестьян, ищущих поденную работу, – обрядились в старые кургузые пиджачки и рубахи, в портки, украшенные заплатами, единственное что – на ногах их не было опорок. Вместо разношенных лаптей – добротные яловые сапоги. По этим сапогам легко можно было определить – не крестьяне это…

Еще до рассвета, когда небо было черным и на нем сияла яркая россыпь крупных южных звезд, Котовский выехал верхом на отдаленную ферму, где заболели сразу несколько буренок, – надо было понять, что там происходит, затем принять решение, лечить коров или пустить их под нож, – и застрял на ферме до девяти часов утра, когда солнце поднялось уже высоко.

Чувствовал он себя устало, как-то разбито, каждая часть тела словно бы существовала отдельно – похоже, прицепилась к нему некая простуда: вчера прохватило в поле… Нужно было спешно изгонять хворь, а что для этого требуется? Мед, чай с травами, горячее молоко. Хорошо помогает водка с перцем, но водки почему-то не хотелось – ну никак она сейчас не полезет в горло, застрянет.

Конь шел размашистой рысью, Котовский поглядывал на дорогу, легким движением поводов подправлял движение, иногда бросал взгляд в сторону, фиксировал какой-нибудь беспорядок, если он был слишком заметен, брал на мушку, либо, видя ровный край поля, наливающиеся соком початки кукурузы, улыбался довольно.

Впрочем, улыбка эта была чаще всего машинальной.

Отряд полиции, переодетый крестьянами, продолжал ждать его в экономии. Возглавил отряд ни много ни мало сам кишиневский полицмейстер по фамилии Зайцев, с ним находились и верные помощники – исправник Хаджи-Коли и пристав Гембарский.

Стоял солнечный золотистый июнь, земля пахла медом и цветами.

На подъезде к экономии, еще в поле, навстречу Котовскому вышли гогочущей толпой крестьяне. Обычно они вели себя робко, подходили к управляющему лишь когда тот бывал свободен, а тут повели себя что-то очень уж смело. И вскрикивали, прерывая друг друга, будто гуси. Котовский перевел взгляд на обувь крестьян и понял, что это совсем не крестьяне, – таких добротных сапог у сельских жителей не бывает.

Он молча поднял коня на дыбы, развернул его и в то же мгновение огрел плеткой. Конь с места взял галопом, всадился в пахнущее цветами пространство. Из экономии следом за Котовским поскакала группа полицейских.

Он почти оторвался от них, ушел на целых двенадцать верст, пока навстречу ему из небольшой плоской долинки не выдвинулся еще один отряд. Котовский понял, что угодил в капкан, сейчас его окружат.

Спрыгнув с коня, он кинулся в ячменное поле. Ячмень в том году уродился славный – высокий, с крупным зерном, в