Поддубный внимательно осмотрелся вокруг и, убедившись, что за ним никто не следит, сказал:

— Отчаливаем!

Так же, как в прошлый раз, по-пластунски добрались до уже знакомого строения, тем же способом поднялись наверх — на свой наблюдательный пункт. Вмиг прилипли к окошечку. Дежурил молодой вертлявый автоматчик. Он не стоял на месте, прохаживался, то и дело окидывал местность взглядом. Это очень усложняло, если вообще не срывало, план операции. Чтобы подвесить гранаты к цистернам и отойти в укрытие, потребуется пять-шесть минут. — Поддубный тем временем связал гранаты шпагатом, оставив длинные концы, чтобы с их помощью закрепить тот грозный груз под цистерной. Затем конец шнура продел в кольцо детонаторов, сделал надежную петлю. Теперь достаточно было дернуть за шнур — и произойдет взрыв. Но как подползти незамеченным по открытой, хотя и поросшей бурьяном местности?

Смена караула проводилась каждые два часа, однако обстановка не менялась к лучшему. Подул морозный ветерок, он подгонял часовых, и те старались больше двигаться, пытаясь таким способом согреться. Время перевалило за полдень, пройдет еще одна смена караула, и начнется комендантский час. Что же делать? Отложить операцию или действовать на глазах у автоматчиков, которые ревностно несут службу? Но это связано с большим риском — провалить операцию да и самим попасть в гестапо. Хлопцев начинала покидать выдержка.

Трудно передать, с каким энтузиазмом они встретили появление знакомого им часового. Они смотрели теперь на него не как на своего врага, а как на союзника. Вот он вразвалочку прошелся вдоль железнодорожной линии, где стояли цистерны, оглядел их, поднял голову и внимательно посмотрел на небо, будто и оттуда могла грозить опасность — десант непрошеных гостей. Долго приглядывался и к складскому помещению, на чердаке которого притаились наши герои... Потом той же медлительной походкой направился к караулке и сел на скамью, приняв свою обычную спокойную позу.

— Начнем! — решительно сказал Поддубный. — Гранаты подвешиваю я, а вы берите шнур и отползайте к Лыбеди. Если меня заметят, я все равно сделаю свое...

Он мог бы сказать словами летчиков: «Пойду на таран». В данном случае было почти то же самое...

Распластавшись на земле, Поддубный, как ящерица, пополз к железнодорожной ветке, где стояли пять вагонов-цистерн; Павловский и Третьяк двинулись в противоположную сторону. Они уже не могли следить за действиями своего друга, но всеми мыслями были с ним.

Время напряженного ожидания всегда кажется чрезвычайно длинным. Лежа за оградой нефтебазы, Павловский держал перед собой левую руку с часами и вместе с маленькой стрелкой, прыгавшей с черточки на черточку, отсчитывал секунды. Скоро ли? Моток шнура в руках Третьяка медленно разматывался. Значит, Поддубный продвигается вперед.

— Он уже близко, — прошептал Павловский, отсчитав пять новых оборотов секундной стрелки.

— Пока подвигается вперед, — откликнулся так же тихо Третьяк, глядя на разматывающийся шнур.

Но тревога и напряжение не покидали их. Поддубному надо было не только подползти к цистернам, но, привязав гранаты, незаметно возвратиться обратно. Все ли закончится благополучно? Ведь стоит часовому окинуть взглядом открытую территорию нефтебазы, и все пропало. О второй части операции — совместном отходе — они еще не говорили. Самое главное — взорвать нефтебазу.

— Уже, — наконец сообщил Третьяк.

— Что? — не сразу понял Павловский.

— Шнур не разматывается. Поддубный у цистерн.

Друзья повеселели.

Секундная стрелка тем временем сделала еще один, два, пять оборотов вокруг своей оси, а Поддубный не возвращался. Десять, двенадцать оборотов. Проползти от цистерн до Лыбеди можно за пять минут. Что же случилось? Может быть, Поддубного внезапно схватили, не дав пустить в ход гранаты? По спине парней побежали мурашки, замирало сердце. Эх, надо было идти всем вместе...

— Давай и мы туда, — предложил Павловский. — В случае чего прикроем Сеню.

— Давай, — согласился Третьяк, не подумав о том, что своим появлением они только повредят делу. Троих ведь заметить легче, чем одного. — Впрочем, погоди, Костя. Не может быть, чтобы Сеню так просто схватили, без сопротивления с его стороны. У него же пистолет и гранаты.

Нервное напряжение достигло наивысшего предела.

— Струсил? — пренебрежительно бросил Павловский. — Тогда я один.

— И тебе нельзя. Это преждевременно.

— А когда же, когда Сеня попадет в гестапо?

— Не болтай глупостей! — резко перебил Третьяк. — Я тебе запрещаю действовать самостоятельно. Самовольные поступки в таком деле губительны.

— Ты запрещаешь? А кто ты такой для меня? Командир?

— Не командир, — согласился Третьяк. — Но за операцию отвечаю я. За тебя тоже. Отвечаю перед подпольным горкомом комсомола.

Павловский посмотрел на него почти со злостью.

— Хорошо, — вдруг отступил он, — в таком случае и судьба Поддубного тоже останется на твоей совести.

Снова начали ждать. Низкая свинцовая туча надвинулась на город, вокруг стало еще неуютнее. Друзья поеживались то ли от холода, то ли от крайнего нервного напряжения. За спиною, над Лыбедью, по высокой железнодорожной насыпи прогремел проходивший поезд. Он шел в отдалении, но им казалось, что поезд вот-вот накроет их своей железной массой и раздавит.

Секундная стрелка совершила еще несколько оборотов.

— Хлопцы, вы все еще лежите? — совсем близко, будто сверху послышался голос Поддубного.

Третьяк поднял голову, прислушался. Но всюду по-прежнему было тихо. Только с железнодорожного полотна доносился характерный шум отдаляющегося поезда.

— Костя, ты слышал? — тихо спросил Третьяк, оглядываясь по сторонам.

— Да, Сеня подал голос...

— Мне показалось, что он сказал: «Хлопцы, вы все еще лежите?»

— Слов не разобрал, но голос его, это точно, — ответил Павловский.

Они снова навострили слух, но потом поняли, что голос Поддубного им почудился. Слуховая галлюцинация.

Секундная стрелка перепрыгивала с черточки на черточку, с черточки на черточку...

«Судьба Поддубного останется на твоей совести», — мысленно повторил Третьяк сказанное Павловским. А действительно, не ошибся ли он, отказавшись идти вслед за Арсеном? Пожалел и о том, что подвеску гранат к цистернам не взял на себя. Ему еще никогда не приходилось отвечать за судьбу других, но он понимал, что такой груз на совести — пожалуй, самый тяжелый. Но почему все же не появляется Поддубный? Ни выстрелов, ни