через стоянку к монументальным обкомовским дверям, выполненным из благородной древесины. В это относительно мирное время страна пока еще била посуду и окна не у себя дома, а в далёких странах третьего мира. Поэтому вип-чиновники обходились без шлагбаумов и охраны. На всю область было всего две гражданских организации, на вахте которых несли службу постовые из милиции. Облисполком и обком были в том числе.

Показав старшине на входе служебное удостоверение, я двинулся к лестнице. Постовой даже не стал заносить мои данные в журнал посетителей. Но любезно по моей просьбе пояснил, что все три секретаря областного комитета располагаются на третьем этаже. Времени у меня пока что было с запасом и я решил обойтись без лифта.

Потянув бронзовую дверную ручку на себя, я с уверенностью Авроры вторгся в просторную матыцынскую приёмную. И назвавшись, доложился, что прибыл на аудиенцию к Валентину Павловичу. Не забыв добавить, что явился я сюда не по своей самостийной воле, а по настоятельному приглашению их столоначальника.

— Товарища Матыцына нет в кабинете, он вышел! — глядя на меня поверх очков, сообщила одна из двух секретарш, находившихся в приёмной каждая за своим столом.

Похоже, что придворные весталки не собирались со мной откровенничать, на предмет того, куда удалился их шеф и как долго он будет отсутствовать.

Ждать партийного чиновника до упора мне не хотелось. Но и с Матыцыным пообщаться мне было необходимо. Надо было понять его. А изношенные партийной жизнью тётки молчали.

Пришло невесёлое понимание, что инициативу снова следует брать в свои мозолистые руки. Еще я понял, что опять придется импровизировать и пускаться в авантюру. Времени на придумывание удобоваримой комбинации у меня не было и я попёр по бездорожью.

— Вообще-то дядя Валя мне на два часа назначил! — доверительным тоном уточнил я. И сделав наивно-озабоченное лицо, поочерёдно оглядел обеих девушек не первой свежести своими добрыми и, не побоюсь этого слова, честными милицейскими глазами.

— Мне его имеет смысл ждать или его сегодня уже насовсем не будет? — сделал я еще один заход.

Поскольку секретарши на мой посыл не отозвались, я продолжил, всячески склоняя подержанных обкомовских перестарок к откровенности. И снова угрюмое молчание мне было ответом.

— Я вам к чему всё это говорю, у него ко мне какой-то родственный вопрос образовался! Он об этом мне сам сказал по телефону. Поэтому и спрашиваю, долго мне его ждать придётся?

Да, заход был так себе, наверное, поэтому секретарши сразу и просто на слово верить мне не захотели. Но и не верить им мне тоже было страшно. А вдруг? Видимо, учуяв в моих словах опасную для себя двусмысленность, они многозначительно переглянулись. А потом, не сговариваясь, еще раз синхронно придавили меня тяжелыми вохровскими взглядами. Доселе безошибочная теория Чезаре Ломброзо на этот раз помочь им не смогла. Милицейская форма и наивное лицо простодушного юноши-лейтенанта к тому не располагали. Сторожевые тётки в растерянности зависли.

Обе дамы постбальзаковского возраста и так не выглядели приветливыми красотками. А после моего провокационного вопроса они совсем уже превратились в некрасивых и обескураженных горгон не шибко сытого поволжья.

— Молодой человек, раз вам назначено, то тогда будьте добры, присаживайтесь и ожидайте! Валентин Павлович на совещании у руководства! — металлическим голосом отчеканила та, которая постарше. И у которой по левую руку в её доверительном управлении находился пульт селектора.

Вторая тоже неодобрительно сверкнула в мою сторону необутыми в диоптрии глазами и вернулась к своему занятию. Она продолжила сортировать по разноцветным кожаным папкам документы.

Пропущенный сегодняшний завтрак уже мало-помалу заставлял вспоминать о себе с лёгкой юношеской грустью. И я уже всерьёз пожалел, что не заглянул в обкомовский буфет, прежде чем заявиться в это негостеприимное место. Минуты две я терпеливо наблюдал, как две кобры, одна из которых к тому же была очковой, копошились во входящей и исходящей макулатуре. На меня они не обращали никакого внимания, будто меня здесь вообще не было. Захотелось громко топнуть ногой или хотя бы чихнуть в их сторону ковидными бациллами. Но воспитание и врождённая интеллигентность не позволили мне пойти на столь пошлое обострение между комсомолом и партией. Что ж, самое время, чтобы воспользоваться много раз опробованной методой. Всё равно мне нужно как-то раскачать главного обитателя этой норы. Начну с помощниц.

— Девушки, а не будет ли слишком большой бестактностью, если я попрошу угостить меня чаем? — постаравшись придать своему голосу тональность бархатного баритона, обратился я к матыцынским приспешницам. — Дядя Валя у себя дома меня обычно еще бутербродами к чаю угощает. С колбасой там копченой или с сыром. Так-то я неприхотливый, я всё ем! — я поочерёдно принялся заглядывать в глаза секретаршам. Глазами своими, но, в отличие от их, голодными.

Обе тётеньки замерли одновременно. Впечатление было такое, словно до сей минуты они долго и добросовестно репетировали команду «Стоп! Замерли!». Несколько секунд они так же, но безмолвно смотрели на меня. Разглядывали, как, пусть и советского милиционера, но так, будто видели меня в чешуе и с плавниками. Ихтиандра в погонах и в фуражке, внезапно всплывшего посреди их приёмной из космоса Марианской впадины.

А потом еще какое-то время они смотрели друг на друга. Матыцынские пособницы выглядели обескураженными. И, как мне показалось, неподдельно возмущенными моим нахальным гастрономическим запросом. Как будто я не чаю у них попросил, а сеанса не только интимной, но еще и извращенной близости. С обеими сразу. Или прямо на их глазах расстегнул ширинку своих казённых портов. А потом, достав из прорехи милицейский свисток, побрызгал из него в кадку с пышным и высоким фикусом. Который так величественно и развесисто стоял неподалёку от стола старшей дамы.

По их, на мой взгляд, неадекватной реакции не трудно было догадаться, что не ждали они от меня просьб, не предусмотренных Уставом КПСС. И, что моё, по-детски непосредственное поведение, нормальным в этих стенах не выглядело. Впрочем, на то и был мой примитивный расчет.

Старшая служебно-сторожевая женщина еще раз пристально посмотрела мне в глаза. Длилось это достаточно долго. Успокоило меня только то, что смотрела она на меня, не покачиваясь из стороны в сторону. Этот взгляд старослужащей очковой кобры я легко выдержал. Собственно это и немудрено. И не с такими рептилиями мне в своих обеих жизнях приходилось играть в подобные гляделки.

Ничего не высмотрев в моих безмятежных глазах, разочарованная тётка повернулась в сторону второй мымры.

— Зинаида Матвеевна, налейте товарищу чаю! — вежливо, но твёрдо