А Сунь Ятсен тем временем был поглощен борьбой за пост президента будущей республики, ибо считал, что он принадлежит ему по праву. Битва за власть началась в тот самый момент, когда 25 декабря 1911 года Сунь Ятсен прибыл в Шанхай. Он не участвовал в восстаниях и больше двух месяцев оттягивал свое возвращение в Китай, чем вызвал всеобщее неодобрение. Многие революционеры в открытую называли его трусом[105]. Джордж Моррисон, корреспондент газеты «Таймс», сообщал, что сторонники республики «с некоторым пренебрежением отзывались о человеке, который лишь провозгласил революцию, но фактически не принимал в ней участия и всегда держался в стороне, думая о том, как спасти собственную шкуру». «Едва повеет опасностью, – говорили эти люди, – как Сунь Ятсен тут же уходит в тень»[106]. Сам он утверждал, что за границей занимался сбором средств для нужд революции, поэтому газетчики требовали от него подтверждения, что он действительно привез на родину «огромные суммы денег». Однако Сунь Ятсен заранее заготовил ответ. Искусно избегая откровенной лжи и посмеиваясь, словно услышал глупый, но забавный вопрос, он сказал: «Революцию совершают не деньги, революцию совершает энтузиазм. Я привез с собой не деньги, а боевой дух»[107]. Его ответ можно было истолковать так: деньги он все-таки раздобыл, но не желает обсуждать эту пошлую тему.

Сунь Ятсен прилагал максимум усилий, чтобы его избрали на пост президента. Ему необходимо было получить голоса делегатов от семнадцати (из двадцати двух) провинций, в которых вспыхнули восстания. Легальным путем к должности являлась победа на выборах. Уполномоченные представители собрались в Нанкине, чтобы проголосовать за кандидатуру «временного президента».

Нанкин, древняя столица правителей Китая, раскинулся у подножия величественной горы Цзыцзиньшань – «Горы пурпурного золота»; в городе царила атмосфера богатства и роскоши. В прошлом элегантно украшенные, плавучие дома на канале в центре города служили излюбленными местами отдыха поэтов, чиновников-мандаринов и остроумных куртизанок, там сочиняли стихи и музыку и пили благоуханные напитки из изящных бокалов. Придумав несколько удачных строк, их авторы подавали беднякам милостыню, горстями сыпали монеты в бархатные мешочки, болтавшиеся на концах длинных бамбуковых шестов, которые протягивали с соседних лодок. Особенно живописно канал выглядел в сумерках, когда зажженные в лодках фонари изнутри освещали решетчатые переплеты затянутых бумагой окон.

После республиканской революции Нанкин в буквальном смысле слова стал территорией Чэнь Цимэя, «крестного отца» Зеленой банды – главного тайного общества Шанхая. Этот щуплый человек с тонкими губами и глазами, внушавшими ужас, отдавал беспощадные приказы и был ярым сторонником Сунь Ятсена. В ходе революции он взял под контроль Шанхай и обладал таким влиянием, что мог диктовать свои условия в соседнем Нанкине, где должно было состояться голосование. Он лично проверял делегатов на благонадежность. Представитель провинции Фуцзянь, человек по имени Линь Чанминь, был членом другой политической организации, и «крестный отец» подослал террориста, чтобы тот напал на Чанминя на железнодорожном вокзале в Нанкине. В Линь Чанминя стреляли, но он не был убит. Предостережение выглядело недвусмысленно: «держись подальше от голосования». Как и следовало ожидать, Линь Чанминь бежал из Нанкина[108].

С более упрямыми противниками «крестный отец» обходился жестче. Один из старых товарищей Сунь Ятсена, Тао Чэнчжан, превратился в его заклятого врага и приобрел немало союзников. Он обрушивал на Сунь Ятсена злостную критику, называя его «лжецом», «корыстолюбцем» и «предателем». «Крестный отец» Чэнь решил заставить Тао замолчать навсегда. Эту задачу он поручил своему приспешнику, которым оказался сам Чан Кайши, будущий генералиссимус. Чан Кайши выяснил, что Тао находится в Шанхайской католической больнице; одетый в деловой костюм, пришел к нему в палату и выстрелом в упор убил, когда тот лежал в постели. Чан Кайши с гордостью описал этот эпизод в своем дневнике (революционеры высоко ценили наемных убийц) и предположил, что именно убийство Тао Чэнчжана могло привлечь к нему благосклонное внимание самого Сунь Ятсена, положив начало восхождению Чан Кайши на политический олимп[109].

Несмотря на то что волнения вспыхнули отнюдь не в Шанхае, Сунь Ятсен называл Чэнь Цимэя «первым человеком восстания республиканцев». В выборах временного президента Чэнь сыграл решающую роль.

Кроме Сунь Ятсена на пост временного президента претендовали еще два кандидата – лидеры Учанского мятежа: армейский командир Ли Юаньхун и республиканец номер два Хуан Син. К счастью для Сунь Ятсена, ни того, ни другого пост президента не прельщал. Хуан Син вообще не питал интереса к политике и просил своих сторонников проголосовать за Сунь Ятсена.

Страстью Хуан Сина, обладавшего огромной физической силой, были действия на поле боя, где он будто искал смерти. Он отчаянно рвался в атаки, грозившие, казалось, верной гибелью, поэтому многие считали его «безумцем». Он был одержим боевыми победами. Повстанцы сохраняли контроль над Учаном в течение целого месяца, им удалось разжечь революцию в других провинциях, однако Хуан Син впал в уныние, поскольку в конце концов был вынужден сдать город. Отправившись из Учана в Шанхай пароходом по реке Янцзы, Хуан Син всю дорогу хмурился и твердил товарищам, что потерял Учан потому, что правительственные войска получили артиллерийские орудия из Германии. За это он решил учинить расправу над шестью немцами, которые также плыли на пароходе. Знакомый японец убедил Хуан Сина отказаться от этого намерения, объяснив, что судно принадлежит японской компании, владельцу которой придется провести тщательное расследование, и, если выяснится, что в убийстве замешан Хуан Син, пострадает их общее дело. Хуан Син нехотя согласился, но сказал: «Давайте тогда выбросим за борт посредника-китайца и утопим его. Он помогает немцам, и это омерзительно». Договорились, что Хуан Син отложит нападение на посредника до следующего дня, когда пассажиры будут покидать пароход. Едва Хуан Син отдал приказ об убийстве, его настроение значительно улучшилось, «он воспрял духом», как отмечал его приятель-японец. Хуан Син с улыбкой объявил своим товарищам, что выбранный им наемник – первоклассный убийца, «в высшей степени опытный»[110]. За обедом наемник не сводил глаз с посредника, чтобы запомнить его, а тем временем бедняга преспокойно ел и пил. От этого зрелища у японца, товарища Хуан Сина, по спине бегали мурашки, несмотря на то что ему самому тоже случалось проливать чужую кровь. Посредника застрелили, когда он спускался по трапу. Однако история не закончилась. Вскоре этого же убийцу кто-то нанял, чтобы устранить Хуан Сина, причем отца киллера взяли в заложники, так что выбора у него не было. Хуан Сину стало известно об этом плане, он вызвал убийцу на разговор, и тот во всем сознался. Хуан Син посочувствовал злодею и дал ему денег, чтобы этот человек уехал из страны. Несколько дней спустя труп наемника выбросило на берег неподалеку от Токио.