Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У них одна болезнь, ужасное угрызение совести; она охватывает всех, кто выжил, а не погиб вместе со своими друзьями, хотя и был далеко, когда все происходило, дома в гостиной смотрел новости по телевизору, ужинал или ворчал на детей, пока рвалась нить времен, как кожа на шее Стейнгрима, упавшего на Марию, когда стеклянная пластина срезала ему голову.
Они ушли, а она сидит и размышляет, отогреется ли когда-нибудь, будет ли ей хорошо, как прежде, когда она снова обнимет Элиаса и Маргрет, вернутся ли к ней чувства, утраченные после того, как этот холодный осколок стекла вонзился ей в сердце.
ГОЛОДНЫЙ ДОМ
Пришли лисицы, они с визгом рыщут вокруг дома, и я внезапно просыпаюсь. Не могу понять, где я, но затем кошмар теряет хватку. Лежу не двигаясь и смотрю в потолок, жду, пока сердце и дыхание успокоятся.
Самые плохие сны — это те, в которых все по-прежнему. Где жизнь идет обычной колеей, когда ездишь на машине и останавливаешься на красный, ходишь меж полных полок в продуктовом магазине, сидишь в итальянском ресторане и выбираешь между пиццей и пастой. И вдруг мир рушится, самолетам больше негде приземляться, дороги ведут к отвесным скалам, на тарелке бьется живое сердце. Все люди ушли, необъяснимым образом исчезли в каких-то ужасных местах, а ты сам несешь ответственность за то, что их туда отправил.
Агагага, смеются на улице лисицы.
Я поднимаю доску и шарю под ней; какое же хорошее чувство спать рядом с заряженным ружьем. Расстегиваю молнии на спальнике и ощупываю ноги, флисовые брюки и фуфайку, теплый свитер и добротный жилет из овчины. По крайней мере, нет дождя.
Лисицы обнаглели, никогда еще они не подбирались так близко к дому. Когда я вышел, звери уже исчезли, но выгонять овец все же опасно. Однажды лиса утащила у меня ягненка и почти лишила его морды. Тот, кто видел искусанного лисицами ягненка, не захочет терпеть их вблизи себя.
Подозреваю, что нора где-то на каменистом склоне фьорда, примерно год назад я видел там беременную лису. Зову Тиру, забрасываю на плечо ружье, беру ржавый капкан и отправляюсь.
Берег каменистый, идти трудно, а в некоторых местах вообще можно только по дну отступившего при отливе моря. Я захватил с собой посох и проверяю им каждый раз, прежде чем ступить; мне совсем не светит закончить свои дни в зыбучем песке. У меня есть три часа до прилива.
Я не охотник, нигде не замечаю следов присутствия лисы. Брожу, переворачиваю камни, ругаясь и проклиная все на свете, никаких признаков норы. Тира равнодушно рыскает по берегу, на охоте от нее мало пользы.
Время на исходе, мне нужно вернуться до прилива. Я достаю капкан, осторожно его устанавливаю и кладу внутрь кусок тухлого тюленьего мяса, присыпая зубья землей. Должно сработать.
Успокаиваю свою совесть, что это нужно для хозяйства. В Средние века даже был закон, обязывающий каждого хозяина убивать одну взрослую лису за каждые шесть овец, которые у него истребили лисы. Но все-таки мне не по душе оставлять на склоне орудие убийства. Я представляю, как острый металл вонзается в мягкую светло-коричневую лапу, и не могу отделаться от мысли, что у нас есть что-то общее, старые лисы в логове на самом краю мира.
На обратном пути снова слышу лису и замечаю ее выше по склону, она явно возвращается к себе в нору; белая зимняя окраска уже сменилась летней серой, однако ее отчетливо видно на фоне скалы. Я навожу ружье, но лиса быстро скрывается за большими камнями, постоянно отрывается от меня, уходя из зоны выстрела.
Бегу вверх по склону, молча преследую лису, вижу, как она мелькает в каменистом ландшафте. Задыхаюсь от возбуждения, это поединок между человеком и хищником, и я твердо намерен защитить свои владения; чувствую, как в крови кипит охотничий инстинкт.
Едва не угодив в капкан, лишь в самый последний момент замечаю его зубья, и они чудом не захлопываются на моей ноге, но, споткнувшись, падаю навзничь и чувствую в ноге пронизывающую боль. Капкан, однако, лежит нетронутый, а я поранился об острые камни. Выругавшись, сажусь, локоть разодран, вся спина в ссадинах. Но хуже всего дело обстоит с левой икрой, разорванная штанина пропитана кровью.
Опираюсь на посох, ружье забрасываю на плечо, не хватало только прострелить себе голову при падении. Тащусь вниз по склону, мучаясь от боли и стыда, не видя лисы.
Берег практически непроходим, и мне нужно идти по краю моря; вода выше колен; я мертвой хваткой вцепился в посох и чувствую, как соль разъедает рану до кости. Тире плавание не доставило никакого удовольствия, и, оказавшись на суше, она долго отряхивается, затем ложится и осуждающе смотрит на своего хозяина.
— Пойдем, — говорю я и ковыляю домой, по возможности достойно.
Агагага.
«Харпу» не взорвали
Расследование выявило недостатки проекта
РЕЙКЬЯВИК, 20 апреля. — Дизайнерские просчеты и слабые несущие конструкции стали причиной обрушения концертного зала «Харпа» 28 марта текущего года. К такому выводу пришли полицейские столичного региона.
Как заявил сегодня на встрече с журналистами начальник Центрального полицейского управления Вильхьяльм Харальдссон, у следствия нет оснований считать произошедшее преступлением.
В результате обрушения погибли шестьдесят четыре человека, в основном музыканты Симфонического оркестра Исландии и пришедшие на их концерт слушатели.
«В ходе тщательного полицейского расследования было установлено, что неустойчивость несущих балок и стеклянной оболочки стала следствием ошибок в расчетах, которые допустили архитекторы и инженеры, проектировавшие здание, — сказал начальник управления. — Ни химический анализ, ни инженерная экспертиза не выявили остатков взрывного устройства».
По его словам, здание обрушилось, а не взорвалось.
«Среди архитекторов и инженеров, проектировавших здание, не было ни одного исландца. Рабочие, которые монтировали стеклянную оболочку, приехали из Китая. Что они знали о природных условиях и климате в Исландии?»
Критикует следствие
По мнению экс-директора концертного зала Гудрун Блендаль, заключение полиции вызывает много вопросов.
«Свидетели,
