находившиеся во время происшествия как внутри здания, так и снаружи, однозначно заявляли, что причиной обрушения стал мощный взрыв, — написала она в заявлении, направленном в СМИ сегодня во второй половине дня. — Находившееся в зале показали, что взорвался концертный рояль Steinway. Но их показания в материалах дела отсутствуют».

Гудрун высказала недовольство ходом следствия: «Просто немыслимо, чтобы полиция провела качественное расследование и раскрыла такое сложное дело за три недели».

Полицейские опровергают критикy, указывая, что обычно их упрекают в медлительности.

«Вполне ожидаемо, что после такого большого количества жертв быстро распространяются разного рода теории заговора, — заявил начальник управления, — и что те, кто должен был отвечать за порядок в концертном зале и за безопасность работающих в нем людей и посетителей, теперь чешут затылки и стараются отвести внимание от себя».

Единственный выживший свидетель от комментариев отказался.

ХЬЯЛЬТИ

Золотистая жидкость как солнечный свет в первый день лета. Она тонкой струйкой льется в бокал, пузырьки сначала погружаются на дно, затем быстро всплывают на поверхность, в стакане поднимается мягкая пена.

— Это действительно настоящее шампанское? — спрашивает Хьяльти, на что Элин иронично кивает головой и просит бармена показать бутылку.

— Вот так-то, дорогой. «Вдова Клико». И его много в запасе.

Хьяльти смакует вино, испытывая одновременно и наслаждение, и чувство вины: опустошать государственные запасы шампанского в такой момент исландской истории сродни запретной любви.

— Все же праздник, — говорит Элин.

И точно: в красиво украшенном банкетном зале собрался весь кабинет министров, вместе со своими супругами или партнерами. Мужчины в темных костюмах, женщины в коктейльных платьях, с укладками, в ушах и на толстых запястьях фамильные украшения. Музыкантам удалось выманить присутствующих из-за столов, чиновники и политики закружились в танце, одни развязали галстуки, другие сбросили высокие каблуки.

— Нам нужно также отметить удачную презентацию, — произносит она. — Все прошло просто замечательно. И я считаю, что ты сыграл в этом далеко не последнюю роль.

Хьяльти трясет головой, незаслуженная похвала опьяняет его как шампанское, вызывает такое же приятное чувство вины.

— Я тут ни при чем, — возражает он. — Вы провели отличную презентацию, и люди сейчас ждут конкретных решений. Можно бесконечно спорить о том, насколько хороши предпринимаемые меры, но если народ видит, что правительство что-то делает, предлагает планы и им следует, это внушает доверие.

— О, ты запустил все это вместе с нами, а твоя газета очень хорошо об этом писала, и другие СМИ пошли по ее стопам. — Она достает телефон и начинает листать сайты ухоженным пальцем с красивым маникюром. — Мы видели, что руководитель нового агентства по трудоустройству за одну неделю дал восемнадцать интервью, все крупнейшие сетевые СМИ публиковали интервью со знаменитостями, которые делились своим удачным опытом жизни в деревне, все информационные выпуски и аналитические колонки газет подробно и позитивно освещали налоговые льготы. По сути ни одного отрицательного отзыва.

— Кроме реакции парламента, — замечает Хьяльти, и она становится раздраженной.

— Естественно, оппозиция это все критиковала. У этих людей только выборы на уме, они не отдают себе отчета в том, как мало у нас времени. Если летом не сбалансировать расстановку сил, нам конец. Все висит на волоске: производство продуктов питания, численность населения, технический прогресс, и часики тикают.

— Разумеется, честнее было бы прямо сказать людям, что вы пытаетесь предотвратить голод, — говорит он и допивает вино.

— Это и без того ясно, комментарии здесь излишни. Да и такое брюзжание не в моем стиле.

Она ставит пустой бокал на стойку, зовет официанта и просит его налить. Затем поворачивается к Хьяльти:

— А может, больше не будем о работе?

Мы только работаем, думает Хьяльти, или нет? Почему она приглашает его на этот банкет, ведь он тайный консультант, теневой сотрудник министерства, да еще сидит практически вплотную к нему? Вопреки обыкновению она уступчива и любезна, не перебивает его, язвительно не поправляет.

Другие сотрудники правительственной канцелярии, похоже, изо всех сил стараются им не мешать. Элин поприветствовала всех рукопожатием и смотрит им в глаза, они наелись до отвала: омары, говяжий стейк, шоколадный торт, угощение из другого мира, другого времени; они мертвой хваткой вцепились в бокалы с шампанским, это их волшебный сундучок, машина времени, противоядие от кошмара трех последних месяцев.

Они с Элин стоят у барной стойки, выпивают и наблюдают, как повышается градус вечеринки. Музыка становится громче, танец бесшабашнее, двое мужчин ссорятся, и дело доходит до потасовки, несколько молодых юристов прыгают, танцуют как казаки, заместитель министра обнимает длинноногую секретаршу, а его жена ушла домой.

— У нас большой прессинг, и всем нужна отдушина, — говорит Элин, глядя ему в глаза и запустив руку под пиджак.

Позже ночью, когда она, приведя его в гостиничный номер, задирает платье и призывно смотрит на него, а он сидит как идиот в кресле и размышляет, оставила ли она нижнее белье дома или незаметно сняла раньше вечером, ему вдруг приходит в голову, что весь ход событий был спроектирован и их отношения начиная с января тоже часть сценария, что Элин лишила страну связи с миром только для того, чтобы его соблазнить.

Он слышит, как ему в затылок смеется Мария: Хьяльти, ты эгоцентричный и эгоистичный ребенок, и он знает, что выхода у него нет, он не может уйти. Он развязывает галстук и, опустившись на колени, кладет дрожащие руки ей на бедра, гладит живот, грудь, ищет одобрения в ее глазах и лишь затем, крепко держа ее за ягодицы, прислоняется лицом к ухоженному лобку, лижет солоноватую жидкость. Она держит его голову обеими руками и стонет, а когда он пытается встать, словно пьяный, поднимает его на ноги, толкает на кровать, стягивает с него брюки, забирается на него, садится сверху и овладевает им, словно он ей принадлежит, всегда принадлежал.

МАРИЯ

В комнате холодно, но ей все равно, наплевать на все, кроме музыки, которая без конца звучит у нее в голове; скрипки повторяют одну и ту же мелодию, тема как преломление света; виолы и виолончели подхватывают внизу, словно солнце светит сквозь весеннюю листву в лесу и отражается в зеркале ручья, и арфа поет свою песню в серой листве.

Она делает внушительный глоток джина из бутылки, алкоголь обжигает слизистые желудка и кишечника, но ей до лампочки, она жмет на кнопку пульта, и снова начинается дуэт, шесть минут света должны осветить темноту, а шесть глотков джина — смыть серую слизь. На диске царапина, он всегда заедает на двадцать шестой секунде второй минуты, она