– Нет… Я беру отпуск зимой, еду в горы. Ты умеешь кататься на горных лыжах?

У Люси испортилось настроение – лыжи она терпеть не могла. Вообще спорт она рассматривала только как способ сбросить лишний жир, хотя применительно к ее телосложению слово «жир» звучало нелепо. Рядом с плотным, коренастым Марком она выглядела тростинкой.

– Хочешь отдохнуть? – в свою очередь поинтересовался он.

– Не откажусь. Меня утомляет город, эти вечные толпы, спешка, шум и суета. Особенно летом, когда все накаляется и совершенно нечем дышать.

Она с мимолетной благодарностью помянула Тарханина, который настойчиво искоренял из ее лексикона слова-паразиты: типа, короче, как бы и прочие шедевры современного «фольклора». «Говорить чисто – признак хорошего тона, – наставлял ее бывший муж. – Осваивай правильную речь, детка. Пригодится!»

– Я подумаю об отдыхе… – неопределенно высказался Марк. – Ты… где-нибудь работаешь?

Люси понимала, что этот вопрос возникнет неизбежно, и все равно он застал ее врасплох.

– Я мечтаю открыть свой бутик…

– Мечты, это хорошо! – одобрил Марк. – А в чем загвоздка?

– В деньгах…

Люси отвечала неуверенно, словно школьница, которую вызвали к доске, а она не выучила урока.

– Нужен спонсор?

– Да… но…

Спасительные паузы должны были увести собеседника в сторону от нежелательной темы. Науку многоточий Люси постигла вместе с правилами поведения за столом и на полусветских тусовках.

– Что же Игорь Сергеевич не позаботился о твоем маленьком бизнесе?

Марк будто окатил ее ушатом ледяной воды. Выходит, он все знал! И молчал… Почему? Хотя, что тут говорить?

– Я сама отказалась! – с показной гордостью выпалила она. – Зависеть от бывшего мужа? Спасибо, не надо.

В критические моменты у Люси открывалось второе дыхание: подходящие мысли сами приходили в голову. Марк обнял ее и прижал к себе. От него веяло силой, умением добиваться своего.

– Под моим крылом не пропадешь, – шепнул он, целуя Люси в ушко. – Будет у тебя и бутик, и своя линия одежды, и много, чего…

Они стояли на палубе белого прогулочного катера, любуясь спокойным течением реки и берегами, утопающими в зелени. Солнце садилось в малиновую воду, на небе проступали первые звезды. Люси таяла от восторга и радужных надежд. Ветер раздувал подол ее платья из тонкого льна, играл ее мягкими кудряшками.

– Он тебя обидел? – спросил Марк, с умилением глядя на Люси.

– Кто?

– Твой бывший!

Она растерялась от вопроса и тона, каким он был задан. В голосе Марка звенел металл, вибрировала угроза.

– Ну… в общем… я не держу на него зла… – пролепетала Люси, ощущая пробравшийся под платье холодок.

Закат из золотисто-малинового вдруг показался ей багровым, алым, словно кровь…

Старица Ольга перебирала в памяти день за днем, год за годом своей злосчастной жизни. Может, всему виной – опасный «трофей»? Где, каким образом раздобыл его датский королевич? Почему передал на хранение ей, велел спрятать, сберечь, покуда он за ним не вернется? А как он может вернуться, если умер? Вот уже и ей пора собираться в неведомый путь…

Самозванец искал усердно, весь дворец царский перевернул вверх дном, весь прежний дом Годуновых перерыл. В сумрачных Кремлевских палатах ему было не по себе: по углам опочивальни таились тени, в парадных залах показывались призраки мертвых государей, наводили тоску, предрекали жуткий конец «бесовского правления». От того много пил Дмитрий, закатывал пиры, развлекался с женщинами, но Ксению от себя не отпускал, держал в отдельной светлице. Вваливался к ней в темноте пьяный, страшный, выкатывал глаза, хрипел:

– Надумала, боярышня, али упираешься? Жизнь твоя вот у меня где, – сжимал короткую руку в кулак. – Не отдашь трофей, р-раздавлю!

В подтверждение своих угроз хватал что-нибудь железное, гнул, бросал ей на колени.

– Нет у меня ничего, – твердила Ксения. – А ежели бы и было, так ворами, татьми раскрадено. Дворец наш московские люди по твоему навету разорили, с них и спрашивай. И другие боярские подворья нашей родни громили. Все выгребли! Неужто, Бельский с Басмановым[14] не донесли?

Самозванец угрюмо сдвигал брови, сердито плюхался на пышное ложе:

– Снимай с меня сапоги! Видишь, царь устал…

Проснувшись наутро, он долго ходил в одной рубахе, пил квас и ругал Ксению, требовал признаться, где спрятана реликвия Иоанна Шлезвиг-Гольштейнского.

– Мертвому власть без надобности, а нам пригодится!

Ксения получила хорошее образование. Отец нанимал для нее иноземных учителей, она много читала. Ей было известно, что принадлежность к царской крови являлась для правителя вопросом жизни и смерти. Вот и расстрига не зря назвался царевичем Дмитрием, якобы, не убиенным, а чудесно спасшимся. Люди падки на чудеса – поверили. Сам польский король Сигизмунд и папский нунций[15]признали его наследником Ивана IV. Без диавола не обошлось…

– Не знаю никакой реликвии, – отпиралась царевна. – В глаза не видала!

– Ты, дочка конюшего, царю смеешь не покоряться?

Как ни бесился Дмитрий, как ни запугивал Ксению, та стояла на своем. Если и была у датчанина реликвия, ей про то не ведомо. И куда он ее подевал, одному Богу известно. Тайну сию герцог унес в могилу вместе с ее счастием…

Самозванец потерял терпение.

– Вот, гляди… – тыкал он ей под нос письмо от Юрия Мнишека, отца панны Марины. – Какие упреки из-за тебя сношу! Есть у меня неприятели, распространяющие дурную молву обо мне. Слушай, что польский пан пишет: «Любя вас как сына, дарованного мне от Бога, прошу ваше величество остерегаться всяких поводов, и так как девица, дочь Бориса Годунова, живет вблизи вас, то по моему и благоразумных людей совету, постарайтесь ее удалить и отослать подале».

Ксения на то сжала губы и отвернулась. Иногда расстрига, продавшийся нечистому, не брал над ней верха, а в другой раз она была не в силах ему противиться. Не иначе как напускал он на нее колдовского туману, и она теряла волю, сдавалась на милость зверя.