– Но я не… – начала Мона и тут же оборвала себя на полуслове. Вряд ли леди Вивьен поняла бы дочь, которую отпугивал именно будущий герцогский титул мужа.

Но вот все домашние дела были утрясены, и они, наконец, уселись в просторную машину Питера, в которой тот обычно путешествовал по Европе, и тронулись в путь. Единственной, с кем Моне было действительно жаль расставаться, была Сэлли. Бледная, осунувшаяся, так не похожая на себя, прежнюю. О, как же она обрадовалась, узнав о замужестве Моны!

– Я буду очень скучать по тебе! – прошептала она, целуя Мону на прощание. – Обещай мне писать, ладно?

– Всенепременно! – с жаром заверила ее Мона, усаживаясь в машину рядом с мужем. Надо же! С мужем! Но почему-то с Питером в роли мужа она совсем не боялась того неведомого, что ей предстояло.

Медовый месяц всегда сопряжен с большими нервными перегрузками и кучей самых разнообразных эмоций. Ни Мона, ни Питер вовсе не стремились к перемене мест. А потому, сделав короткую остановку в Париже и пробыв пару дней на Лазурном Берегу, они заторопились домой и с радостью отбыли в деревню. Оба жаждали только одного – тишины и покоя.

Мона навсегда сохранила в памяти картину, каким она впервые увидела Тейлси-Корт. Они выехали из Лондона, куда специально заехали, чтобы приобрести кое-что из того, что необходимо в деревне, и забрать с собой драгоценного Вогса, рано утром и провели в дороге почти весь день. Ближе к вечеру Мона, сморившись от долгого пути, задремала, удобно устроившись на плече у Питера. Внезапно Питер затормозил машину, и Мона моментально очнулась от сна. Они остановились прямо посреди моста, переброшенного через небольшую речушку.

– Мне хочется, чтобы ты взглянула на Тейлси, – сказал муж, – именно с этого места.

Мона подняла голову. Они находились в самом низу глубокой горной расселины. Вокруг чернели дремучие леса, уходившие вверх, в горы, обступая долину со всех сторон. Сиреневатый туман стелился по земле, тоже поднимаясь ввысь, к самым верхушкам вековых сосен и растворяясь в бледно-голубом небе, на котором уже зажглась первая звезда. Она переливалась и мерцала неярким жемчужным светом, словно дорогое ювелирное украшение. И среди этого великолепия вздымался замок, упирающийся башнями прямо в небесную синь. Его очертания четко вырисовывались на фоне неба, подсвеченного розовыми красками заката. Последние лучи солнца вспыхивали в стеклах стрельчатых окон, скользили по металлическим переплетам, и издалека эти горящие окна были похожи на призывные огни маяка, встречающие путников после долгих странствий. Воистину, то был не замок, а какой-то сказочный дворец, один из тех, о которых она так любила читать в детстве и о которых грезила в юности. Из тьмы к свету вела их дорога, поднимаясь все выше и выше к сияющему небесному своду. «Да, это и есть моя дорога к свету, – подумала Мона. – А этот замок – самое настоящее сосредоточие счастья во всей его полноте».

Питер тоже молча взирал на открывшуюся перед ними красоту. Судя по его взволнованному лицу, он испытывал схожие чувства. Более того, ему хотелось взять Мону за руку и сказать: «Наконец-то мы дома, дорогая! Вот он, наш дом, твой и мой. И мы будем счастливы в нем. Очень счастливы! Ведь я получил все, о чем только мечтал. У меня есть этот дом и есть ты. А тебя я люблю больше всего на свете. Я люблю тебя так, что ни в одном языке не хватит слов, чтобы описать мою любовь».

Но, конечно же, такие речи были просто немыслимы в устах Питера, а потому, слегка повернувшись к жене, он лишь коротко поинтересовался:

– Ну, как тебе, дорогая?

– О, изумительно! В жизни еще не видела подобной красоты! А тебе здесь нравится?

– Вполне! – лаконично ответил он и тронул машину с места.

Спальня Моны выходила окнами на прекрасную долину, раскинувшуюся внизу. Ночью она долго стояла у распахнутого окна, любуясь величавыми горными пейзажами. Издалека горы казались ей такими могучими, такими монолитными, древними, как сам мир. Сколько веков они простояли здесь незыблемо, безмолвно провожая ночь за ночью и встречая новый день, вслушиваясь в музыку ледяных ветров, обдувающих их со всех сторон. Моне даже почудилось, что она явственно различает звуки музыки, которой наполнены лесные чащи и благодатные долины. В этой музыке слышались громовые раскаты над бушующим морем, порывы штормового ветра, накатывающего громады волн на прибрежные скалы. О, сколько загадочных историй могут поведать эти ветра! Опасные приключения, бесследно сгинувшие корабли, нападения пиратов, страшная гибель и чудесное спасение на обломках затонувших судов, сильные духом люди, не боящиеся один на один противостоять стихии. Да, эти скалы многое повидали на своем веку. Сменялось поколение за поколением, но все так же сурово шумели могучие сосны, все так же вздымалось море, сливаясь с небом в часы шторма. И то, что людям казалось самым страшным событием века, для этих свидетелей истории было лишь незначительным эпизодом в бесконечной череде явлений. Да и какая разница, на что им смотреть? И что разыгрывается перед их суровым взором? Комедия ли, трагедия ли, все равно, завтра все это кончится, и начнется что-то новое. Да и сам старинный замок, ставший за свою многовековую историю свидетелем тысяч и тысяч драм, разыгрывавшихся в его стенах, вдруг напомнил Моне диковинную утробу, в глубинах которой и зачинались все конфликты и потрясения прошлого.

И вот в перечне персонажей появилось новое лицо, она, Мона. Как-то все сложится в ее жизни, думала она, не в силах отвести глаз от горного пейзажа. О, горы, мысленно взмолилась она, обращаясь к заснеженным вершинам, будьте моими верными телохранителями и защитниками моего нового дома. Помогите мне обрести здесь счастье и покой на долгие-долгие годы.

Между тем Питеру удалось, наконец, утихомирить перепуганного до смерти жеребца. Они даже совершили несколько кругов неспешной рысью по площадке. Но вот муж остановил коня возле Моны и спрыгнул на землю.

– Думаю, на сегодня достаточно, – проговорил он, слегка запыхавшись, а Мона ласково погладила жеребца по голове.

Питер взял его под уздцы, и они направились к конюшням, сопровождаемые Вогсом, который путался под ногами у всех троих, норовя укусить жеребца за заднюю ногу, но тот уже слишком устал, чтобы отвечать на подобную дерзость.

Дворецкий встретил их у входа в дом с телеграммой в руке. Питер вскрыл депешу.

– От Алека, – сказал он, обращаясь к Моне. – Возвращается на машине откуда-то в Лондон. Будет проезжать мимо и хочет остановиться у нас на ночь.

Мона тут же отдала все необходимые распоряжения, и дворецкий удалился.

– А мне уже давно хотелось познакомиться с твоим сводным братом. Он похож на тебя?

– Не совсем. Но ты же знаешь, семейное сходство ярко выражено у всех Гордонов. Впрочем, Алек пошел в мать. У него отменные манеры, что сразу же выдает в нем француза. К тому же он – веселый малый. Общение с ним куда приятнее, чем скучные разговоры со мной, дорогая.

– Ты мне нравишься таким, как есть, Питер. Я вовсе не хочу, чтобы ты веселил меня.