— Я его отвлеку, Абрам Вениаминович! — пророкотал Эрнест Мухин, потрясая зажатым в мощных руках пулеметом будто детской игрушкой. — Разрешите?

— Действуй, Ковьелло! — нахмурившись, кивнул режиссер, прикидывая, не устроит ли им новый хутхэн какие–то новые неприятности. Уж этот, учитывая его размер, точно сможет… хутхэны в чем–то похожи на людей, они никогда не сдаются. Так что лучше подстраховать Мухина. — Доктор, прикройте нашего пулеметчика! Но действуйте осторожно! При малейшей опасности — бегом в портал!

Андрей Севостьянов, носитель маски Ломбарди, был настоящей находкой для тверского академического театра. Этот редкий и ценный образ позволял преобразовывать воду в микстуры, а крошки хлеба в пилюли. Своими умениями Доктор Ломбарди ускорял затягивание ран, возвращая в строй пострадавших бойцов. А учитывая, что у него сохранилась аж треть маски, Севостьянов был в прямом смысле незаменим. Вот только хутхэны таких стремились уничтожить первыми, поэтому рисковать Доктором режиссеру не хотелось. Но сейчас именно его способности лекаря смогли бы помочь им с Мухиным отступить, если враг выкинет какой–нибудь неожиданный фортель.

Гигантский «дикобраз» тем временем задрал свою безобразную морду к небу и неожиданно завыл по–волчьи, чем на пару секунд сбил с толку каждого члена труппы. Но бывалые маски быстро пришли в себя и под звуки коротких команд режиссера принялись организованно отступать к порталу, каждые два–три шага стреляя в хутхэна. А затем тот взял и развернулся спиной. Гигантские иглы заходили ходуном, растягивая кожу… Неужели он собрался стрелять в них с такого расстояния? По спине Абрама пробежала предательская струйка пота. А вот и неприятности, к которым он готовился все это время! И все же у них еще есть шанс.

— Щиты! — крикнул режиссер, выводя в игру еще один свой козырь.

Захватить с собой простенькие деревянные плашки тоже было его идеей. Причем Абрам предложил взять макет щита каждому из своей труппы, в то время как другие режиссеры предпочитали нагружать людей прежде всего разными вариантами огнестрела и холодного оружия, лишая тех дополнительной защиты. Конечно, подобрать правильное оружие для победы тоже важно, но Абрам все же предпочитал, чтобы его труппа вернулась назад в полном составе. Пусть и без добычи.

Тем временем актеры один за одним преобразовывали сбитые друг с другом доски, тут же начинающие отливать тусклым металлическим блеском. До портала оставалось всего ничего, сейчас они по очереди прыгнут в него, а сам режиссер вернется к пулеметчику Ковьелло с Доктором — втроем их щиты уж точно остановят даже такие колючки!

— Вставай, проклятьем заклейменный!.. — громкий бас Мухина, поющего «Интернационал», был слышен даже за грохотом пулемета. Гершензон задумался — может быть, пронесет? Преобразованные пули, если всадить их достаточно, вполне могли сбить атаку хутхэна, и тогда, возможно, они даже смогут продолжить. — Весь мир голодных и… хр–хрр…

Песня оборвалась внезапно, как порванная гитарная струна. Режиссер, как раз отправляющий в портал молоденькую актрису Марину Усольцеву, в растерянности повернулся к грузному обладателю маски Ковьелло, неестественно завалившемуся набок. Пулемет молчал и валялся кверху колесиками — Мухин перевернул его. Из тела актера торчали огромные как древесные сучья изогнутые иглы. Они пробили и стальной щиток самого пулемета (что неудивительно), и преобразованный щит (вот это, конечно, оказалось уже неприятным сюрпризом). И теперь Мухин походил на обычную муху, приколотую шпилькой к бумажному листу юным натуралистом… Дурацкий образ, Гершензону было стыдно, что в такой момент ему в голову лезет такая ерунда — но режиссер, для которого эти самые образы, даже самые трагические, стали частью жизни, уже просто не мог по–другому.

— Ааааа! — от жуткого крика, ударившего его по ушам, режиссера пробрало холодом.

Он повернулся в сторону источника звука и увидел Павла Аполлонова, отчаянно пытающегося вытащить из живота отвратительную иглу — залп огромного хутхэна легко достал и тех, кто уже почти добрался до портала. Павел брел, заплетая ногу за ногу. Отбросив оказавшийся бесполезным щит, он обеими руками вцепился в пробивший его снаряд хутхэна и беспрестанно кричал. От боли, от ужаса, от несправедливости… Игла торчала из его спины, с ее кончика капала тягучая красная кровь. Не вытащить, понял Абрам. Сейчас он сделает еще несколько шагов и рухнет в бессилии что–либо сделать, а еще через какое–то время умрет… Будь Доктор рядом, он бы еще мог попытаться его стабилизировать, а потом извлечь иглу, но он, Гершензон, сам отправил его к Мухину на помощь. И теперь сам Доктор оказался слишком близко к хутхэну. А с этими щитами, что, как выяснилось, были бессильны против мощи демона, лекаря Ломбарди уже самого не спасти…

— Берегитесь! — закричал Васька, не понимая, что делать дальше, то ли продолжать бежать к порталу и надеяться, что смерть его минует, то ли разворачиваться и стрелять. Опять же в нелепой надежде, что они смогут сбить атаку хутхэна. — Эта тварь опять разворачивается!

В этот момент с резким противным свистом из спины «дикобраза» вылетела очередная порция игл, преодолев разделяющее монстра и людей расстояние за пару секунд. Раздался грохот разваливающихся щитов, несколько актеров коротко вскрикнули и рухнули навзничь, корчась в агонии. Ваське Корчагину пробили шею, Горячую буквально перебило пополам сразу двумя огромными иглами, красавец Вениамин Высоковский лежал весь залитый кровью — его в буквальном смысле нашинковало… Вылазка пошла совсем не так, как это ожидалось.

— Все, кто жив и способен стоять! — закричал режиссер, осознав, что если он сейчас не примет решение, то не спасется уже никто. — Хватаем раненых! И бежим! В портал! Отступаем! Убитых не трогаем!

Последняя фраза далась ему непросто — обычно обладатели масок до последнего бились за своих, чтобы не оставлять демонам никого, даже мертвых. Этот кодекс чести передавался между сбежавшими на Землю из поколения в поколение, но сегодня Гершензон понял, что не готов рисковать живыми ради тех, кто уже погиб. Секунды задержки, которые уйдут на то, чтобы подхватить трупы, которые опять же замедлят их — все это будет гарантированно стоить жизни каждому из членов его отряда.

— Пусть они живут, — Абрам вытер слезящиеся глаза, а сам рванул навстречу новому залпу «дикобраза». Вот ему–то как раз можно и нужно рискнуть… Это же он оставил Мухина на смерть, бросил вместе с ним Доктора — и теперь он точно не простит себе, если хотя бы не попытается вытащить их тела. Тем более что смерти Доктора он и не видел — может быть, тот успел спрятаться за телом пулеметчика?

Режиссер пригнулся, пропуская над головой еще один залп — позади раздался крик, кажется, кто–то еще из труппы сегодня не вернется домой. Но он был уже у цели: сильные руки отбросили в сторону пулемет, без Мухина превратившийся в обычный кусок металла и картона. А вот и Доктор — лежит, сжавшись в ямке, вокруг таблетки и разлитая вода… Кажется, он до последнего пытался спасти пулеметчика.

— За мной! — вытащив иглу из мертвого Мухина и закинув его грузное тело на спину, Гершензон подхватил Доктора под руку, заставляя двигаться и прийти в себя, а потом со всей доступной им скоростью рванул к порталу. Абрам не верил в бога — и как коммунист, и как еврей, и как обладатель маски. Но сегодня он был готов молиться, потому что помочь им могло только чудо.