отметил место на карте. Что-то там спрятал. И оставил знак. Тебе нужно выяснить, что именно он там закопал.

— Париже?

— Да нет же! В Македонии, конечно! У него тут были какие-то мутные делишки… Значит, ты едешь в Париж, узнаёшь там все про полковника, возвращаешься сюда, пишешь новую серию репортажей, раскрываешь перед читателями всякие тайны. Ясно? Граф де Розалье и его сокровища! Македония тебя не забудет.

— Почему бы тебе самому не поехать?

— Я французского не знаю, вот почему! А ты уже проявил себя в качестве специалиста по археологии. Все хотят, чтобы ты разгадал загадку!

— Откуда ты знаешь, что он что-то спрятал?

— Всего я тебе сказать не могу… Один старичок из Софии, которой в последнюю войну служил здесь в болгарской полиции, а потом каким-то образом оттуда сбежал, работал по заданию коммунистов, кто-то наверху это подтвердил, так что эти годы ему даже засчитали в стаж, когда он вышел на пенсию. Так вот, он рассказал одному нашему сотруднику странную историю. Некий француз во время войны приехал в Скопье в сопровождении немцев, и у них имелась какая-то карта. Но территория, к которой относилась карта, была небезопасной из-за партизан, так что неизвестно, ездили они туда или нет — там все довольно неясно. Но они упоминали имя графа, шептались о какой-то пещере. Наша полиция что-то знает, но не все. Они тоже расследуют. Ох, какая будет сенсация, когда мы об этом напишем!

— Так что нам на самом деле нужно?

— Сведения о том, что именно спрятал граф. Ты ищешь там, я здесь. Держи, вот тебе ордер, получи в кассе деньги, билет на самолет тебе уже куплен, забери его в агентстве. Ты уезжаешь — так, сегодня вторник — ты уезжаешь в понедельник утром. У тебя еще есть время, чтобы подготовиться.

Когда Коле ушел, Майя вышла из кухни.

— Не выношу таких типов, — сказала она. — Не доверяй ему.

— Он отправляет меня в Париж.

— Да, но все-таки в нем есть что-то отвратительное. Будь осторожен. А мне пора.

И она выскользнула из объятий Бояна, на ходу поцеловав его.

Боян стоял в дверях, пока она спускалась по лестнице, постукивая каблуками своих сандалий, будто играя на ксилофоне.

14.

Попав в пеструю суету парижских улиц, Боян старался отделаться от ощущения, что все это лишь декорация, придуманная исключительно для того, чтобы обмануть его органы чувств. Путешествие на самолете предлагало Бояну все новые и новые пейзажи с неестественной скоростью, которой его натура сопротивлялась — впечатления не были глубокими, виды превращались в дешевые завлекательно раскрашенные картинки, не вызывавшие в нем никакого отклика. Чтобы избавиться от них, Боян замедлил шаг, огляделся, поднял брови и в шутку захлопал глазами, когда на него сзади налетела спешившая и не ожидавшая, что он приостановится, красивая негритянка в сафари с позвякивающим амулетом гри-гри на шее. На углу бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель он купил Le Monde и поискал глазами свободное место за столиком на тротуаре перед бистро. Сев на бамбуковый стул, он принялся разглядывать фасады домов на другой стороне улицы, облицованные камнем, который на солнце стал цвета мякоти ананасов, кружевные балконы, красные навесы над кафе, названия которых были написаны золотыми буквами на натянутом холсте, листья платанов, небо, по которому необычайно быстро, как в кино с ускоренной съемкой, мчались белые облака. Заказал чай — «Un Earl Grey, s’il vous plaît» — и два круассана. Некоторое время Боян смотрел на большие рекламные плакаты на здании кинотеатра напротив, жмурясь от яркого света утреннего солнца, медленно пил чай с запахом бергамота, понемногу расслабляясь. Он с удовольствием вдыхал аромат Парижа, разделяя его на ингредиенты: запах дикого апельсина в букете своего чая, сладость круассанов, табачный дым — Golden ambrosia? — из трубки кого-то, сидящего за три столика от него, духи — White Linen Breeze? — запах которых оставила за собой, как маленькое неустойчивое облако, прошедшая мимо женщина. Другое — душная вонь метро, запах специй из греческих ресторанов, затхлость старой бумаги из ящиков букинистов — уже было плодом его воображения. Наконец он убедился: все, что его окружало, — это Париж. Только тогда, не сожалея о блеске залитых солнцем улиц, он решил спуститься в метро.

Он вышел на станции Шато-де-Венсен: перед ним, среди темной зелени парка, возвышалась каменная громада замка Людовика XIV. У входа он спросил охранника: да, библиотека Исторического архива военно-морского флота находилась в Павильоне королевы, авиации — в подземелье донжона, а сухопутных сил — в Павильоне короля.

Бояну в этом расположении мерещилось что-то символическое, но долго думать над этим он не стал. Он прошел через большой двор, который когда-то, вероятно, использовался для военных парадов, и вошел под каменные арки Павильона короля. Нашел библиотеку: в читальном зале несколько седовласых старцев листали подшивки газет, перед одним из них лежала большая географическая карта, и он что-то искал на ней при помощи лупы, наклонившись так, словно хотел эту карту понюхать. Боян подошел к стойке, за которой сидела девушка в больших очках и с густым созвездием коричневых пятнышек на щеках. Ее взгляд скользнул по нему, словно по какому-то совершенно неинтересному предмету. Боян улыбнулся, но она не ответила ему улыбкой, наоборот, на ее лице появилось еще более официальное выражение.

Боян начал объяснять, что хотел бы ознакомиться с досье полковника де Розалье.

— Граф Анри-Огюст де Розалье, полковник артиллерии в 122-й дивизии Салоникского фронта, вторая половина 1918 года.

Девушка внимательно посмотрела на него — Боян почувствовал, как ее взгляд сверкнул, словно лезвие, за стеклами очков.

— Что именно вы хотите посмотреть?

— Оперативный дневник артиллерийского подразделения, которым он командовал, личный дневник. Если есть, топографические карты с нанесенными позициями…

Девушка смотрела на него, хмуря брови, в ней как будто боролись явное желание отшить неизвестного и удивление его смелостью и широтой запросов.

— Вы член семьи полковника?

— Нет, но мне очень надо кое-что выяснить.

— Когда умер полковник?

— Точно не знаю, — признался Боян. — Скажем… ну, если он прожил достаточно долго, где-то около 1950 года. Нет, я вправду не знаю. Но информация о нем мне действительно нужна.

— По закону, — официальным тоном сообщила девушка, — чтобы открылся доступ к личному делу человека, должно пройти сто двадцать лет со дня его смерти.

Боян попытался улыбкой растопить лед в глазах девушки.

— Может быть, можно сделать исключение.

— Нельзя, — сказала девушка и решительно поджала губы. — В правилах совершенно ясно написано.

Боян пожал плечами в знак того, что смирился с судьбой и растянул губы в кислой улыбке.

— Я приехал к