Василия ночевать. Негоже девушке на скамье бока изводить. Василий не возражал. А она и подавно. Из-за учений тяжести оба сил на что-нибудь путное, кроме, как спать в обнимку, найти не могли. Но до чего же Кате нравились ночи их. Голова озорством не занята, думами любовными грудь не томит, высыпаешься свежей... Ну, прямо — супруги со стажем тридцатилетним!

Знала, знала Катенька, что уйдет Василий к зазнобе своей, разойдуться дороженьки их, так чего горевать-печалится о несбыточном? Но сама признавала, что не находись под приворотом Василий, себя бы сдержать не смогла. Будь у того хоть тридцать зазноб, птицами Гамаюн посуленными. Окрутила бы кузнеца, тела своего молодого жажду с лихвой утолила!

Так и пролетали дни-ноченьки, пока «Елочка» не иссякла, ароматом своим бабий дух прикрывать. Забылась Катенька сменить амулет, да и очнулась от руки требовательной, под рубаху залезшей. Ойкнула, обернулась — так и есть. Желтые глаза в упор смотрят, еще чуть-чуть запаха ее манящего вдохнет Василий, и перекинется в волка дикого...

Недолго думая, цапнула его за нос Катенька. Двумя пальчиками крепенько.

— Извини меня, Васенька, тут придурь женская, тебе непонятная, а потому зажми ноздри крепко-накрепко и лежи так не двигаясь, пока не вернусь.

Сказала и бочком-бочком в горницу. В минуту-другую сменила «Елочку», да запись в тетрадке сделала — насколько дезодоранта хватает. Прилежная была девушку, чего уж там. У такой не забалуешь ежели что! Вернулась к Василию. Лежит тот ни жив, ни мертв, потому как команды дышать не было, а огорчать Катерину — это отморозком распоследним быть! Поведала как-то ему Катерина, кто отморозки такие, и с тех пор не было для Васи страшнее ругательства.

— Дыши, Васенька, можно уже, — сказала Катя, видя, как тот глаза под самый лоб закатывает.

Вобрал тогда кузнец весь воздух в себя из спальни с горницей так, что печную заслонку сбросила. «Ну, прямо мехи кузнечные, а не легкие,» — изумилась Катенька, Василия за шею обнимая, голову не плечо опуская, и ножку поперек живота забрасывая. Так и проспали до самой зари.

Глава 16

— А ну-ка, воины мои, покажите, чему за неделю последнюю обучились! — скомандовала Катя, Василия супротив Аваза в парный бой ставя.

Поплевали на руки мужики, ухватили палки крепкие и пошли друг на дружку, хитро с подскоком ногами перебирая. И начался на лугу такой перестук, что любой барабанщик обзавидуется. Недаром тренировки каждодневные для обоих прошли. И стойки держали правильно и дыхание берегли, а пуще — головы и точки жизненно важные разные всякие.

— Ну, вундеркинды, честное слово! — обрадовалась Катя, видя, что обошлось без значимых повреждений. Ну, не считать же таковыми синяк под глазом у одного, и юшку из носа второго? На то аптечка завсегда с собой. С царапинами-ссадинами йодом справилась, в ноздрю ваты запихала, тем врачебная помощь и окончилась.

За обедом решили Василий с Катенькой в поход через три дня выдвигаться. Хотели Аваза старшим за себя оставить, благо нахватался тот у Василия премудростей дела кузнечного, но куда там!

Едва не в рев ударился, когда узнал, что с собой не берут!

— Моя вам лишняя не будет! — горячо лопотал Аваз с забитым ватой носом. — Моя шибко помогать станет! На свист врага брать станет!

Пожал плечами Василий, глянул на Катю, та головою кивнула. Взвился Аваз с места в карьер, Катю в щеку поцеловать. Ткнулся губами неловко, ватой из носа торчащей задел, покраснел маковым цветом, на улицу выбежал. Первый поцелуй все-таки, как ни крути.

Три дня подготовкой занимались. Попутно выяснила Катя, что съестное из пустоты не взять. Ни на слово, ни на желание. Не годилась еда для перемещения в мир фэнтезийный. Уж и так, и этак прикидывала, сколько раз Ефросинью поутру с печи за ногу стаскивала, сколько тайн колдовских котом «прогуглила», пока не разобралась в чем дело тут!

Оказалось по закону неизвестного здесь Ломоносова Михаила Васильевича дело вокруг обстояло. «Если где-то убыло, значит где-то прибыло». Не могли бесследно килограммы книг сожженных пропасть! «Приданное» из мира твоего — твое на веки вечное! А посему, ежели уничтожить часть его, то ту же массу вещества к себе притянуть по желанию можно! Не обязательно свойства подобного, но всего, что касалась рука твоя в жизни той, исключая съестное. Для последнего сторонние методы присутствуют. Все до единого с жертвами кровавыми, и прочими ужасами.

Книг в первый раз Катенька испросила восемнадцать с половиной килограммов, вдоволь хватит, чтобы лишнего на себе не тащить, а брать по необходимости в момент любой. Так что собрала Катя аптечку, сунула белья про запас в рюкзак, сухарей, лука, соли, да сала сушеного, да репок печеных. Остальной харч мужики в заплечных мешках потащат, а у нее — запас неприкосновенный.

А еще — затребовала Катенька горн пионерский для Аваза, сынка Соловьиного. А то — поубивает не ровен час кого свистом лихим. Был тот отца ее горн, что пионерию застал.

Аваз иструмент сразу опробовал. Как дунул, так в избах бычачьи пузыри на оконцах полопались, тараканы навек разбежались, клопы повывелись, жуки-короеды стены грызть разучились! Правда и населения дело коснулось. При смерти лежащие — на ноги вскочили, глухие — слышать начали, роженицы — все до одной родили, крика собственного не услышав, у дураков мозги черепами сдавились, и на место вернулись..

Полезным горн оказался! Этак можно и харч с собою не брать. Ходи от селения к селению, жизнь горном пионерским налаживай за прокорм и простой. А идти в Кощеево царство это через полстраны выйдет!

Оттого, что наладили путники жизнь, взялись было селяне за домом смотреть, да за скотиной ухаживать. За плату малую. Ну там — молочко, яйца, телят, все, что скотина с птицей давать станут. Кулак им жилистый Ефросиния показала, да к себе коня Булата, и корову Машку с курами забрала. Домовому с банником оставила Катенька семечек кулек изрядный, дверь колом подперли, да и пошли в путь-дорогу.

Перво-наперво, по реке плыть задумали, была на берегу у Василия лодка в тальнике схоронена добрая. Карты конечно отродясь никакой не водилось, да знал кузнец, как до царства Кощеева добираться.

Вверх по реке-матушке до самого истока. Берегами идти, лаптей не напасешься! Правда грести придется, да уж тут дело привычное. Сел Василий за весла, Катенька на корме расположилась, Аваз — на носу. Сидит, горн в руках крутит, взгляд оторвать не может.

Через три часа притомился Василий на