человека, как винтовка сильнее солдата. Инструмент увеличения прибыли порождает «буржуазную психологию» у крестьянина, который, по-видимому, просто не приспособлен к «коллективистскому чувству».

Не стоит усугублять ситуацию. Нельзя превращать крестьянина, бессознательно сопротивляющегося «пролетаризации», в полубуржуа, настроенного по отношению к ней враждебно. Что же делать? Коммунистическая агитация. Пропаганда. Сознательное отождествление или, по крайней мере, одновременное распространение культуры и коммунистической идеи: через школы, клубы, театры, газеты и службу в Красной армии. «Ликвидация безграмотности» на языке действий означает: помешать распространению буржуазности, искоренить чувство собственности, поддержать ненависть к «kulak’ам».

Итак, таковы два принципа русской крестьянской культурной политики: механизация производства и урбанизация человека; индустриализация поля и пролетаризация крестьянина; американизация деревни и социалистическая революция в ее жителях. Противоречия, из-за которых возникают все так называемые «внутренние трудности». Да, вот в чем проблема русской революции. Здесь решается, станет ли это основой нового миропорядка или уничтожит осколки старого; это начало новой эпохи или запоздалый конец старой; будет ли достигнут баланс между культурой Запада и культурой Востока или западный мир будет выведен из равновесия.

Облик деревни мало изменился. Украинские села знакомы мне со времен войны. Я вновь увидел их сейчас, спустя восемь лет. Как во сне вижу их перед собой. Война, голод, революция, гражданская война, тиф, казни, пожары: они всё вынесли. На севере Франции, где в прошлом шли бои, от деревьев всё еще веет огнем и пеплом. Как сильна русская земля! Деревья здесь пахнут водой, смолой и ветром; детей в деревнях рождается больше, чем в городах; хлеба колосятся над могилами; как раньше, звонят колокола новорожденным и невестам; вороны, птицы Востока, сотнями собираются на деревьях; зимнее небо равномерно серое, низкое и мягкое от множества снежинок, которые скоро упадут. Всё те же соломенные крыши; те же хаты-мазанки, в которых живут и животные, и люди; стены и земляной пол покрыты смесью глины и навоза, которая в течение нескольких недель распространяет резкий запах, но затем приобретает чудесный мерцающий серебристый цвет, такой пол долговечен и, по верованиям крестьян, сохраняет тепло.

Облик молодого русского крестьянина изменился кардинально. Он утратил бессмысленное, жалкое, трусливое уважение к «культуре», «городу», «господину». Он по-прежнему почтительно здоровается с незнакомцем, но только потому, что тот гость, а он – хозяин. В нем есть прекрасная гордая доброта свободного человека. Он изучает алфавит по вечерам в клубе, плакаты на стенах, географию, агрономию, он активно и уверенно выступает на собраниях, он рисует карикатуры на чиновников и государственные органы в стенгазете, он больше не стоит в замешательстве перед автомобилем, который привез незнакомца, он спрашивает марку, год выпуска, модель машины. Женщины учатся гигиене дома, животных, детей, они учатся быстрее и охотнее, чем мужчины. Город знаком всем. Один юноша поступает в профессионально-техническое училище, другой идет в Красную армию, третий возвращается домой, читает лекции, пишет отчеты, жалобы, становится чуть ли не галантным по отношению к женщинам. Всё, что в городе уже банально и вызывает лишь смешки – популярная наука, пошлое сексуальное просвещение, дешевая политизированность плакатов и книг – деревенский человек использует, не теряя непосредственности, силы, оригинальности. Сухой запах городских бумаг теряется на свежем воздухе деревни. Крестьянин умнее брошюры, которая его учит, оригинальнее агитатора, который его просвещает, артистичнее, чем воспевающий его поэт, он более революционный, чем фраза из манифеста. Сегодня в деревне живут настоящие революционеры. В городе герои уступили место бюрократам, которые наизусть помнят решение XIII партийного съезда и сдают вступительный экзамен в коммунизм на «отлично».

Правда, крестьянин (если он не из старой гвардии трусов) жалуется на «тяжелое положение», налоги, ложные обещания, тракторы, которые не приходят или ржавеют в полях, на несправедливость, реальную или предполагаемую. Несомненно, за всю историю человечества не было на свете деревни, где крестьянин не нашел бы повода для жалоб. Русский крестьянин знает, чем обязан революции. Он помнит розги, царскую полицию, доносчиков, армию, помещиков. Всё еще жив «kulak», постоянная опасность для революции; но всё меньше угроза, что исходит от этого дипломатичного, уклончивого, неуловимого, хитрого человека.

Многие русские крестьяне не чувствуют очевидного: правительство – это плоть от их плоти. Они воспитаны видеть в правительстве нечто чуждое, «верхи». Некоторым теоретикам от политики не хватает понимания особой психологии крестьянства. Может случиться так, что прогрессивное Просвещение порождает и в деревне ту банальность, которая уже распространилась в городах. Но сегодня в сельской местности всё еще можно наблюдать прекрасное зрелище: как рабы превращаются в свободных людей.

XV

Евграф, или ликвидированный героизм

(Перевод Никиты Печунова)

Frankfurter Zeitung, 21.12.1926

В одном московском театре я увидел плохую, китчевую, сырую, но очень показательную пьесу. Называлась она «Евграф, искатель приключений» («Евграф, кузнец своей судьбы»)[32]. Кто такой Евграф? Молодой человек, племянник хозяина парикмахерской, он работает помощником в семейном деле, в перспективе – совладелец, любим хорошенькой кассиршей, и будущее его, даже в это смутное время, даже в этой революционной стране, можно назвать надежным. Но Евграф отвергает профессию, кассиршу и будущее, он не хочет быть цирюльником, он хочет быть героем. Конечно, он скатывается по известным «ступеням», которые есть и в России, и кончает с собой, раскаявшись в убийстве нэпмана-еврея. Почему Евграф не хочет стать парикмахером и остаться в живых? Потому что он герой революции, он не может забыть, как сражался в рядах Красной Армии, конфисковывал имущество, выгонял буржуев из домов, видел их перед собой на коленях, держал в руках их жизни и пьянящую власть. Как же можно снова кланяться и услужливо открывать двери перед всеми старыми или, что еще хуже, новыми гражданами, что, в конце концов, и должен делать помощник парикмахера?

«Евграф», как я уже сказал – грубая пьеса (одна из тех многочисленных мещанско-жестоких пьес, которые так часто ставятся сейчас в России и о которых я еще расскажу), автор хватает проблему обеими руками и чуть не душит ее; преувеличения не художественные, а дидактические, он «моралист», он хочет показать, что пришло время, когда герои должны стать гражданами, что им совсем не повредит. Но именно поэтому он сам становится столь же характерным для эпохи, как и ее герой. Мне Евграф симпатичнее автора и буржуазной морали, господствующей в стране; хотя я верю, что можно стричь нэпманов и оставаться верным идеалам революции. Но Евграф, каким бы неуклюжим он ни был, является типичным примером, символом, а его судьба – это судьба революционера, который не вписывается в скучные дни мнимого или реального «строительства». Но если говорить не только