Я спустилась на первый этаж. Голова кружилась, ноги подрагивали, золотые искры плясали перед глазами, снова бросило в пот. Что ж делать-то, а? Улю разбудить, попросить сварить зелье? Жалко. Спит. Она столько пережила вчера…

Сцепив зубы, упрямо поползла дальше на кухню. Уж для простудного зелья что-нибудь да найду, надеюсь, потому как до аптеки мне не дойти. Самое обидное в зельях от простуды: их нельзя приготовить впрок. Нет, можно, конечно, но спустя два часа отвар теряет свои волшебные свойства. Ещё никому из целителей не удалось закрепить результат дольше, чем на сутки. А это значит, что в коробе запасов простудных зелий нет.

Я дошла до кухни и вздрогнула, там… Там кто-то был! Сердце зашлось, рванула дверь на себя, забыв о том, что еле стою на ногах. В руках ничего: ни топора, ни арбалета.

— Доброе утро, Джо, — улыбнулся мне довольный Ролан, что явно пребывал в прекрасном расположении духа. — Я взял на себя смелость обеспечить вас и девочек продуктами. Отсутствие запасов на зиму здесь в Приграничье — плохой признак.

Я лишь удивлённо моргнула, привалившись к стене, чтобы не упасть. Солдаты деловито, со знанием дела, заносили в распахнутые настежь двери коробки, мешки, мясные туши (предусмотрительно порубленные пополам, чтобы было удобно выдавать Колокольчику).

От вида кроваво-красного мяса и запаха крови замутило.

— Я зачаровал места для хранения под домом, — с гордостью продолжал отчитываться кузен короля, не обращая на меня особого внимания, — в холодном продукты не испортятся.

Получается, пока мы с девочками спали, он тут хозяйничал? И даже Колокольчик не подал сигнал?

— Вашего птаха пришлось усыпить: он мог помешать плотникам разобраться с крышей, — правильно прочитал мой вопросительный взгляд монсеньор.

Может, попросить заботливого мага и защиту на дом кинуть? Чтобы разным… благодетелям неповадно было под покровом ночи пробираться к приличным девушкам с целью… обеспечить пропитанием?

Я рассмеялась про себя, а на деле зашлась хрипом. На это ушли последние силы — свет померк…

— Джоанна! — почувствовала, как меня подхватили на руки, но открыть глаза так и не смогла. — Джо! Что с вами?

— Заболела, — прохрипела я. — Простудилась.

На то, чтобы сообщить, где именно (у монсеньора в гостях, в камере) сил не хватило. Но дураком Ролан никогда не был, так что… сам догадался.

— Простите, — проговорил он, скомандовав: — Грегори! Брази́ сюда. Быстро!

— Не надо, — раздался голос Ули. — Я сама справлюсь.

Девочка быстро прошла в аптеку, хмуро ворча себе под нос:

— А сразу меня нельзя было поднять? Горло болит?

— Очень, — прохрипела, любуясь на маленькую целительницу, пока Ролан шёл следом, заботливо прижимая меня к себе.

— Ломота?

Я кивнула.

— Несите Джо в спальню. Только бельё перестелите, кровать наверняка мокрая. И переодеть её надо.

— Хорошо.

— Ришку поднимите, пусть она вам всё выдаст и бежит ко мне.

Меня отнесли наверх, усадили на кровать. Знобило так, что вдруг стало всё равно, происходит вокруг что-то или нет.

— Ришку буди, — ворчал кузен короля. — А то я не догадаюсь, где лежит бельё и сухая одежда…

Спорые, ловкие движения. Без спешки. Без суеты. Мужчина был собран и сосредоточен на том, что делает, а у меня закрывались глаза. Такое… спокойное чувство. Защищённости. Когда ты знаешь, что тебя не бросят. Что о тебе позаботятся.

Последний раз так было, когда бабушка лечила меня от простуды. Удачно сходили на болота за морозной юквой. Эти невыносимо горькие маленькие мясистые ягоды растирают и прикладывают от боли в спине. С наговором так вообще хорошо… Горько во рту. Горько, будто юквы пожевала…

Шкафа в комнате не было — вещи хранились в огромных сундуках. В один из них нырнул монсеньор Ролан.

— Нашёл, — гордо сообщил он, взмахнув ночной сорочкой, словно флагом. — Давай.

Мгновенно стянул с меня мокрую рубашку, натянул сухую.

— Вот и хорошо, вот и умница, — проворковал он, пересаживая меня на сундук.

Затем перестелил постель, да так, словно всю жизнь только этим и занимался. Поморщился, глядя на медвежью шкуру.

— Я думал только у меня в форте такая экзотика, — вздохнул он. Провёл руками: — Готово. Высушил.

И перенёс меня на постель.

Раздался топот ножек. Я привстала, чтобы сказать Уле, что не надо бегать босиком, простыть можно.

— Вы сами? — изумилась девчонка, засовывая в руки монсеньора огромную кружку с варевом и, не дожидаясь ответа, скомандовала: — Пока это, зелье на подходе.

— Почему этот ребёнок считает меня безруким, бесполезным и не приспособленным к жизни? — проворчал Ролан, усаживая меня, как куклу, примостив под спину подушку и поднося к губам питьё. — Обидно, честное слово…

Я сделала глоток. Хорошие пропорции жаропонижающего, укрепляющего. Немного привкуса травы, которой я не знаю. Надо будет спросить, что это.

— Ещё глоточек за здоровье Альфреда, — ворковал Ролан. — А теперь — за нервную систему короля. Нет, Джоан, так не годится… Глоточек надо сделать побольше: нервная система его величеству нужна крепкая. Вот так. Хорошая девочка! Я Альфреду жизнью обязан. Он мне её, эту самую жизнь, у старого короля вытребовал.

Я глотала, морщась и превозмогая боль, вопросительно пожирая монсеньора глазами, давая понять, что то, что он рассказывает, интересно.

— Отца уже в живых не было, и хорошо. Он бы не пережил обвинений в измене. Для него… Для всех Роланов это как… перестать дышать. А смотри-ка, не миновали.

Он продолжал меня поить, но мыслями, очевидно, был уже далеко.

— Мама была плоха совсем, слуги разбежались. И мы впервые в жизни остались вдвоём. В поместье. Пейте-пейте, я всё вижу.

Ролан прижал руку к моему лбу:

— Горите вся. Простите, Джо, меня за камеру. Но вы со своей неуёмностью…

— Вы спасли маму? — прошептала я.

— Да, — он скупо улыбнулся. — Вместе с одной старой целительницей из глухого леса, другие ко мне отказывались приближаться, несмотря на золото и драгоценные камни, которыми я мог осыпать любого. Она единственная, кто не отвернулся, как от прокажённого. Маму, оказывается, отравили. Но мы смогли подарить ей ещё пять лет.

— А что с той целительницей?

— Продолжает жить в лесу. Отказывается переезжать в поместье. Упрямая, как… Может, это отличительная черта всех целительниц? Как думаете, Джо?

Но я уже не слышала. Сквозь навалившийся сон чувствовала, как в меня вливали лекарства, как обтирали, меняли бельё.

Во сне, спокойном и светлом, надо мной склонялись две женщины. Бабушка — как же я давно её не видела — она не приходила в видениях, словно сердилась на меня за что-то. И грустная дама с чёрными глазами, похожая на Ролана… Она что-то беззвучно шептала и гладила меня по голове.