Афанасиус не отрываясь смотрел на безобидную с виду обложку.

— Тогда зачем оставлять этот экземпляр? — задал он вопрос. — Если книга настолько опасна, не проще ли ее уничтожить?

— Нет, — постукивая пальцами по ящику, ответил аббат. — Книги можно уничтожить, но их содержание имеет свойство оставаться в памяти людей, поэтому для борьбы с врагом мы должны в первую очередь знать, что у него в голове. Я хочу тебе кое-что показать.

Взявшись за уголок обложки, аббат открыл книгу. Как оказалось, ее страницы также были изготовлены из тонких пластин сланца, соединенных вместе тремя кожаными ремешками. Пока настоятель переворачивал страницы, Афанасиуса переполняло страстное желание прочесть то, что было нацарапано на поверхности сланцевых пластин. К сожалению, тусклый красный свет и поспешность, с которой аббат переворачивал страницы, делало это практически невозможным. Афанасиус разглядел, что текст, написанный мелким шрифтом, размещен на странице в две колонки. Не сразу управляющий понял, что книга написана на маланском — языке первых еретиков. Приловчившись, Афанасиус смог прочесть две фразы, и смысл прочитанного произвел на его и без того метущуюся душу неизгладимое впечатление.

— Здесь, — дойдя до последней страницы, объявил аббат. — Эта книга является их версией «Книги Бытия». Ты ведь знаешь этот язык?

Афанасиус колебался, все еще прокручивая в голове запретные слова, которые только что прочел.

— Да, — вполне спокойным голосом произнес он. — Я изучал маланский…

— Тогда читай.

В отличие от предыдущих, на последней сланцевой дощечке было всего восемь строк текста — того самого, который читала двумя часами ранее Катрина Манн:

«Истинный крест появится на земле,

И увидит всякий сей крест,

И будет удивлен,

И падет сей крест,

И восстанет он,

И освободится Таинство,

И настанет новая эпоха,

Когда придет избавление от мучений».

Афанасиус взглянул на настоятеля монастыря. Мысли его путались.

— Вот почему я позвал тебя сюда, — сказал аббат. — Я хотел, чтобы ты собственными глазами увидел это и понял, как наши враги воспримут смерть брата Сэмюеля.

Афанасиус вновь пробежал глазами пророчество. Первые четыре строки можно было интерпретировать как описание экстраординарных событий сегодняшнего утра. Оставшиеся строки бросили управляющего в дрожь. Кровь отхлынула от его лица. Это невероятно! Немыслимо! Грандиозно!

— Вот почему мы сохранили книгу, — торжественно заявил аббат. — Знание — это сила. Зная, во что верят наши враги, мы имеем над ними преимущество. Я хочу, чтобы ты следил за дальнейшей судьбой тела брата Сэмюеля. Если в этих злополучных словах есть хоть капля правды и он является упоминающимся в тексте крестом, то не исключено, что брат Сэмюель может восстать из мертвых, и тогда наши враги используют его в борьбе с нами.

27

Рейс и Аркадиан смотрели на тело, испещренное пересекающимися крест-накрест белыми шрамами. Некоторые из них были старыми, другие казались довольно свежими, но все без исключения были нанесены на тело умышленно и со знанием дела. В мрачной обстановке прозекторской, при белесом ярком свете неоновых ламп создавалась иллюзия, что труп монаха сшит из множества тел. Прямо готический монстр!

Рейс возобновил видеозапись.

— На теле обнаружены многочисленные шрамы правильной формы, нанесенные в разное время острым медицинским инструментом, возможно скальпелем или… опасной бритвой, предположительно во время какого-то ритуала.

Патологоанатом приступил к более тщательному осмотру.

— Начнем с головы… Старый, полностью заживший шрам идет вокруг шеи в том месте, где она переходит в плечи. Похожие шрамы окольцовывают его руки в области плеч и ноги в области паха. Шрам на левой руке недавно открылся, но уже начал затягиваться. Надрезы аккуратные и сделаны очень острым, возможно хирургическим, инструментом. Также на левой руке, в месте соединения бицепса и трицепса, виднеется Т-образный келоидный шрам, нанесенный раскаленным предметом.

Патологоанатом перевел взгляд на Аркадиана.

— Похоже, нашего подопечного клеймили, как животное на ферме.

Полицейский разглядывал букву «Т» на плече монаха, вспоминая полузабытые дела, которыми прежде занимался. Он направил на шрам объектив фотоаппарата. На жидкокристаллическом дисплее появилось уменьшенное изображение лежащего на анатомическом столе тела. Одно нажатие на кнопку — и снимок переместился в компьютер, в папку с делом монаха.

— Еще один шрам тянется вдоль грудной клетки. Другой пересекает его под острым углом по грудине к пупку. — Рейс замялся, потом продолжил: — Очертаниями шрамы напоминают У-образный разрез, который патологоанатомы делают во время вскрытия тела. От левого околососкового кружка под прямым углом отходят четыре ровных разреза. По форме они похожи на крест. Шрамы недавние. Каждый, — Рейс приложил к одному из них линейку, — приблизительно двадцать сантиметров в длину.

Чтобы лучше видеть, патологоанатом нагнулся.

— На правой стороне туловища, в области нижних ребер, есть еще один шрам, который своим видом отличается от остальных. Формой он похож на лежащий на боку христианский крест. В длину — около пятнадцати сантиметров, в ширину — пять сантиметров. На окружающей шрам коже видны следы швов. Травма, должно быть, была нанесена довольно давно и, кажется, не имеет ритуального значения.

Аркадиан сфотографировал шрам, а затем нагнулся, чтобы лучше его рассмотреть. Да, точно, очень похоже на поваленный крест.

— Тебе уже доводилось такое видеть?

Рейс отрицательно покачал головой.

— Похоже на обряд инициации. Вот только большинство шрамов давнишние. Не уверен, что они имеют прямое отношение к его самоубийству.

— Это не совсем обычное самоубийство, — сказал Аркадиан.

— Почему ты так решил?

— В большинстве случаев суицида смерть является главной целью самоубийцы. Но для нашего парня она была… чем-то вторичным. Главный мотив его действий мне пока неизвестен.

Рейс удивленно поднял брови.

— Если человек бросается с вершины Цитадели, то смерть в любом случае неизбежна.

— Но зачем в таком случае лезть на самую вершину горы? Можно было бы довольствоваться и меньшей высотой.

— Возможно, он боялся, что что-то пойдет не так, — возразил патологоанатом. — Многие самоубийцы кончают жизнь не на кладбище, а в инвалидном кресле.

— Даже в этом случае лезть на вершину не имело никакого смысла. А потом он еще ждал, сидел бог знает сколько времени на холодном ветру, истекая кровью, и ждал утра. Зачем ему это было нужно?

— Он мог отдыхать. Восхождение на такую громадину — дело непростое. Наш парень терял силы и кровь во время подъема. Допустим, достигнув вершины, он лишился сознания и пришел в себя только тогда, когда его согрели солнечные лучи.