хочет надавить на нее еще сильнее, посмотреть, как долго она продержится, и я так близок к тому, чтобы последовать этому инстинкту. У каждого есть переломный момент, и я хочу посмотреть, как долго она будет придерживаться своих высоких моральных устоев.

— Я дам тебе еще один шанс, Ева.

Ее глаза сужаются.

— Или что?

Как будто все, что она говорит, предназначено для того, чтобы вывести мою тьму на поверхность.

— Я задеру юбку и выкрашу твою задницу в красный цвет, пока ты не скажешь мне правду.

Ее челюсть отвисает, глаза расширяются — наконец-то она реагирует на меня, даже если это заняло больше времени, чем следовало.

— Вы с ума сошли?

Я скрещиваю руки на груди, свирепо глядя на нее, чтобы она поняла, насколько я серьезен.

— Наклонись.

Горло Евы мягко вздрагивает, а ноздри раздуваются, когда она качает головой.

— Мне жаль, но этого не будет.

Несмотря на страх, вспыхивающий в карих глазах, ее голос спокоен, как всегда.

— Не заставляй меня просить дважды, Ева. Тебе не понравится то, что произойдет, если ты это сделаешь.

Она внезапно двигается, вскакивая на ноги и бросаясь к запертой двери моего кабинета. Все ее тело напрягается, когда она дергает за ручку, вспоминая, что видела, как я запирал ее.

— Что ты делаешь? — Спрашиваю я, подходя к ней.

Мой член тверже камня, плотно обтянутый трусами-боксерами. Крайне неуместно, что я запер нас здесь вместе, не говоря уже о том, что попросил ее наклониться для меня.

— Если ты не перегнешься через мой стол в ближайшие пять секунд, я раздену тебя догола и привяжу к нему, — рычу я.

Ее глаза расширяются, когда она поворачивается ко мне лицом, выглядя потрясенной моей угрозой.

— Вы сейчас серьезно?

Этот вопрос подпитывает мою ярость, когда я направляюсь к ней.

— Это прозвучало как шутка? — рычу, хватая ее за запястья и притягивая к себе.

Вздох срывается с ее пухлых губ, когда она качает головой.

— Я говорю Вам чертову правду. Вы ведете себя как мудак, не веря мне, совсем как мои родители.

— Как ты меня назвала? — Я свирепо смотрю на нее.

Ее горло сжимается, когда она тяжело сглатывает от моего тона, но она не повторяет сказанное.

— Наклоняйся. Прямо. Сейчас. — Я крепче сжимаю ее запястье между пальцами. — Последнее предупреждение. Я больше не буду просить.

Ее щеки бледнеют, она медленно кивает, как будто только сейчас осознав, насколько я серьезен. Каждый её шаг к моему столу является нерешительным, я смотрю, как она отходит, прежде чем оглянуться через плечо.

Я не отворачиваюсь, удерживая ее взгляд.

Ева наклоняется над моим столом, пытаясь удержать подол юбки на заднице. Ей это не удается.

Мой член упирается в молнию костюмных брюк при виде обнаженной кожи и узкой полоски черного хлопка. Я стискиваю зубы, чтобы не застонать, и делаю шаг к дрожащей Еве.

Как только я оказываюсь в метре от нее, она наконец говорит.

— Сэр, в этом нет необходимости.

Я ухмыляюсь, поскольку ей еще многому предстоит научиться, когда дело доходит до дисциплины.

— Это необходимо. Как я просил тебя называть меня, Ева? — спрашиваю я, приподнимая подол ее юбки, чтобы положить ей на зад край линейки.

Я не могу подавить тихий стон, который срывается с моих губ при виде ее стрингов и практически голой, идеальной, упругой попки.

— Оак, — бормочет она. — Пожалуйста, не делай…

Я опускаю линейку на ее левую ягодицу сильно и быстро, заглушая любую мольбу, готовую сорваться с пухлых губ. А затем делаю то же самое с правой. Оба раза она визжит от боли.

— Оак, пожалуйста, прекратите, — бормочет она.

Я делаю глубокий вдох.

— Почему? Ты собираешься признать правду?

— Никогда, — выплевывает она. — Тот дерзкий огонь, который мне начинает нравиться, вспыхнул так же быстро, как и исчез.

Я сильнее шлепаю ее линейкой по заднице, два раза подряд по каждой ягодице.

Она хнычет, ее бедра дрожат.

Я прищуриваюсь, когда замечаю влажное пятно, образующееся прямо между ее бедер, говорящее мне, что это ее заводит, хотя должно быть наказанием.

Я двигаю кончиком линейки между бедер и провожу по влажному шву на хлопке, заставляя ее ахнуть.

— Ева, это не должно быть приятным, — говорю холодно.

Сдавленный крик срывается с ее губ, когда я осторожно прижимаю линейку к мокрому, обтянутому тканью, возбуждению.

— Такая грязная девчонка. — Я провожу кончиком линейки по ее покрасневшей коже. — Это доказательство того, что ты была в таком отчаянии, что трахнулась со школьным уборщиком. — Я снова шлепаю ее по ягодицам, наблюдая, как краснеет кожа.

Рубцы за гранью эротичности, и все, чего я хочу, это провести руками по её коже, лаская боль, прежде чем дать ей больше.

— А теперь ты становишься мокрой для своего директора, не так ли?

— Нет, — рычит она, ее тело напрягается. — Ты чертов психопат.

Я смеюсь над ее вспышкой и шлепаю еще несколько раз, пока она не начинает задыхаться от смеси боли и удовольствия.

— Хватит, — кричит она, в голосе смесь муки и чистой похоти.

— Пожалуйста, Оак, остановитесь.

Я кладу линейку на стол, над которым она склонилась, и подхожу ближе.

— Ты уже усвоила свой урок? Собираешься сказать мне то, что я хочу услышать?

В этот момент раздается звонок.

— Мне нужно идти на следующий урок, — выдыхает она.

— Я хочу, чтобы ты сказала правду. Расскажи мне, что ты делала со своим уборщиком, грязная девчонка, — рычу я, мой самоконтроль дает трещину.

— Я уже говорила Вам. Ничего. — выдавливает Ева.

— Встань, — приказываю я.

Она делает, как я говорю, выпрямляется и одергивает подол юбки.

Я хватаю ее за запястье и заставляю повернуться ко мне лицом. Наши тела так близко, что мы соприкасаемся, когда ее грудь поднимается и опускается от резких вдохов.

— Я хочу, чтобы ты посещала это занятие каждый день. Я пришлю тебе расписание по электронной почте. В некоторые дни тебе придется сократить время обеда.

— Не думаю, что это то, что имела в виду моя мать, когда просила Вас обучить меня дисциплине.

Я поднимаю бровь.

— Твоя мать сказала мне использовать любые необходимые средства, и так и будет, Ева. Не думай, что я этого не сделаю.

Она качает головой.

— Через семь месяцев я уйду из этой забытой богом школы и оставлю позади имя своих родителей. — Ее глаза горят целеустремленностью. — Я поступлю в ветеринарную школу прежде, чем они узнают о случившемся, и никогда не вернусь в Атланту.

Моя рука по-прежнему крепко сжимает ее запястье, когда я притягиваю ее ближе, прижимая ее тело к своему. Я заглядываю ей в