тем, чтобы потом заманить в один из номеров, так? Если все пойдет гладко, я растаю и поплыву от ваших речей?

Медиамагнат густо покраснел. Он искал ответ. Девочка, сидевшая напротив, играла открытыми картами, и у нее сплошные козыри. Но джокер все равно был у него – так решил мудрый бонвиван Вершинин.

Он отыскал тонкий, разумный и льстивый ответ:

– Ты еще умнее, чем я думал вначале. Умнее и взрослее. Я восхищен тобой.

Это означало: да, ты права. Я хочу затащить тебя в постель немедленно. Рита цепко смотрела ему в глаза.

– Что? – спросил он.

– Я не пойду с вами в номер отеля. – Даже тон ее изменился, стал чужим и холодным. – Ни за какие коврижки.

Ком застрял в горле у седого льва – он не смог сделать глоток. Хорошо еще, что в этот момент он ничего не жевал, а то сразу подавился бы. Рита вспомнила позор в отеле «Метрополь», где ее приняли за проститутку и откуда она бежала со всех ног. Никогда больше в обозримом будущем она не пойдет ни с одним мужчиной ни в один отель. «Лучше ночью в парке на скамейке», – решила она, но не под взглядами самодовольных и развращенных слуг, привычных к продажным девкам, что бегают к их богачам-клиентам.

– Не пойду как путана, – как ни в чем не бывало продолжала она. – Потому что таковой не являюсь. Но если вы пригласите меня к себе домой, то я поеду с вами. Поеду с радостью хоть сейчас, – добавила Рита. – Потому что вы мне очень нравитесь.

Свет ликования вмиг озарил лицо старого льва.

– Это правда?

– Конечно, правда. Только завернем с собой недоеденных омаров, а то жалко их оставлять? – Рита поспешно улыбнулась: – Да шучу я, шучу, Лев Витальевич. Что ж вы такой напряженный? Пусть официанты их доедают. Или бомжи.

Вершинин сглотнул недавний ком, лицо его обмякло и приятно порозовело, насколько может приятно порозоветь лицо пожилого развращенного ухажера.

– Маленькая шутница, – с облегчением проворковал он, опять потянувшись и вцепившись в ее руку. – Едем, – сладострастным тоном заключил он. – Едем сейчас же, моя принцесса.

Машину он оставил на стоянке отеля, вызвав такси. Уносившиеся городские огни призывно светили им веселыми маяками. Очень скоро они свернули с одной из центральных дорог и вышли у небольшого многоэтажного дома в центре города, огороженного высоким чугунным забором с вычурным ажурным рисунком.

– Пентхаус – мой, – самодовольно кивнул вверх начальник Риты.

Она посмотрела на высоченный стеклянный пентхаус, сейчас темный и неприступный, и подумала: «Боже мой, это дежавю».

Но вслух сказала:

– Круто. Обожаю пентхаусы.

– Ты уже бывала в таких? – требовательно спросил Вершинин.

Калитка открылась от электронного ключа, и они вошли во двор, куда не попасть простому пешеходу. Смотри с улицы – и завидуй.

– Все вам расскажи, Лев Витальевич, – интригующе отозвалась девушка. – Не хочу быть для вас открытой книгой. Всему свое время.

Вот и мраморная лестница, и единственный на весь дом подъезд. Вершинин позвонил, открыл перед девушкой дверь. Консьерж в стеклянной будке вежливо поздоровался, лифт быстро унес их наверх… И вот Рита Сотникова переступила порог еще одного жилища, квартиры, очень похожей на номер в «Метрополе». Только эта квартира была раза в три больше и на двух этажах. Все тут казалось таким уютным и обжитым для того, чтобы работать и развлекаться, жить и любить. Выделялись разве что абстрактные картины, выполненные в знакомом стиле супрематизма.

– Это полотна Адама Бруневича, моего друга, – гордо сказал Вершинин. – Он сейчас в Израиле живет. Через пятьдесят лет им цены не будет. Новый Малевич. Вот я и запасся для своих потомков.

Рита вспомнила: Елецкая рассказывала, что у Вершинина было две дочки – одна живет в Москве, другая в Питере. У обеих уже детки. Заботливый дедушка не забывал о внуках, это хорошо.

– Сейчас я налью нам выпить, – сказал он. – Как насчет вискаря, Риточка? Ну так, для расслабона? – нарочито фривольно спросил Вершинин. – Или тебе пока еще рано?

Они стояли в середине просторной гостиной.

– Заниматься любовью не рано, а пить вискарь рано? – кокетливо улыбнулась она. – Наливайте, Лев, не стесняйтесь.

Ответ прозвучал так интимно, что Вершинин обнял ее за талию, привлек к себе и нежно поцеловал в шею, а потом в губы. Во время поцелуя Рита чувственно закрыла глаза. Она думала о том, что ее шеф и впрямь все делает на редкость умело. Долгая практика.

– Где можно помыть руки? – наконец спросила она.

Он повел ее в ванную, дал чистое полотенце – целое отделение шкафчика было наполнено ими. В другом были сложены банные махровые халаты.

– Кто вам все это стирает? – спросила гостья.

– Горничная, конечно, – просто ответит хозяин. – Возвращайся в гостиную, я сейчас.

Хозяин не торопился открыть бар. На кухне или в спальне негромко хлопнули одна дверца, другая.

«Ищет виагру, – решила Рита. – В своем волшебном шкафу. Ладно, пусть. Глядишь, и поможет».

Она подошла к стеклянной стене – французскому окну. Внизу призывно светился огнями старый город, слепленный из дореволюционных особняков и доходных домов. Все улицы были родными и знакомыми, но вступившая в свои права ночь и незнакомый прежде угол обзора заставили посмотреть на перспективу города иначе, словно Рита подглядывала за ним из другого измерения.

В гостиную вошел Вершинин. Рита обернулась и рассеянно улыбнулась шефу. Наконец тот открыл бар, цокнули бокалы, полилось виски.

– Садись на диван, милая, – обернувшись, сказал он.

Рита аккуратно приземлилась на просторный диван, укрытый ворсистым покрывалом, откинулась на спинку, положила ногу на ногу. «Надо же, – думала она, – вот так открывается новая страница в ее жизни». Хозяин сел рядом, протянул ей бокал.

– За что пьем? – спросила она.

– За нас, конечно, – ответил старый лев. – Только за нас. На брудершафт, милая.

«Старый фантазер, – подумала она. – Не облить бы его».

Их руки перекрестились. Все вышло удачно. Затем бокалы были отставлены на низкий журнальный столик.

– Сядь ко мне на колени, – попросил он.

Она выполнила его просьбу. Вершинин долго и нежно целовал ее.

– Ответь мне на один вопрос, Лев, – попросила она.

– Хоть на сто, милая.

Рита долго смотрела в его зеленые глаза старого фавна, помутневшие от желания, и россыпи морщинок вокруг них. Только сейчас она увидела, что у Льва Витальевича чувственный рот, утонченный нос, высокий излом бровей. Он оставался красив даже в свои немолодые годы. Но была в нем некая женственность, то, что неизменно присутствует во всех мужчинах, которые во что бы то ни стало желают понравиться противоположному полу. Причем всем дамам сразу.

– Жанна была уверена, что