интриги, — не замедлило исполниться: Государь соизволил на возвращение последнего в Петербург. Оба генерала были извещены о том: Спренгтпортен 5-го, а Буксгевден 6-го марта. Извещение первому носило отпечаток большей, как бы сказать приветливости, нежели к последнему; отчасти может быть причина тому лежала в свойстве языка: Спренгтпортен извещен по-французски, а Буксгевден по-русски; отчасти же, вероятно, в желании министра формами изысканной вежливости прикрыть несочувствие многому из того, что делал Спренгтпортен.

«…Ваше желание повергнуто мною на усмотрение Государя, — писал Румянцев Спренгтпортену; — я поддержал его моими настояниями, и Его Величеству угодно было соизволить на ваше возвращение в Петербург. Приезжайте же, генерал; к удовольствию вас вновь увидеть присоединяется еще возможность в вашем просвещении и усердии к службе Его Величества черпать весьма полезные указания».

Буксгевдену написано:

«….По усердию моему к службе и по особливому уважению к вам. м. г. м., не оставалось мне другого желать как того, чтобы сами обстоятельства отдалили способы к новым между вами неудовольствиям. Сам барон Спренгтпортен тому способствовал, изъявив желание хотя на короткое время в Петербург возвратиться, на что и последовало высочайшее соизволение. По известной вашему сиятельству привязанности моей к вам я почитаю долгом партикулярно вас об этом уведомить».

Таким образом между назначением Спренгтпортена к дипломатическим делам главной квартиры и увольнением прошел ровно месяц. Все многочисленные денежные выдачи ему и бывшим при нем: адъютанту, Мальте, Кноррингу, разумеется так у них и остались. 11-го марта Спренгтпортен был в Ловизе, а 17-го возвратился в Петербург. Здесь он мог сеять плевелы на свободе: противник был далеко. Спренгтпортен продолжал на каждом шагу подставлять ножку Буксгевдену, и принялся за подогревание своей идеи о созыве финляндского сейма в Або, о чем уже намекал в приведенных выше письмах. Об этом будет изложено впоследствии.

ГЛАВА ХIV. Дальнейшие меры

I. Вторая прокламация. — Декларация 16-го, манифест 20 марта

После случая с де-Геером и с мнимыми депутатами вопрос о присяге на время замолк. Явилось осложнение, не предвиденное главнокомандующим.

Выше изложено было, что граф Буксгевден, признав первую прокламацию неудовлетворительною, распорядился опубликованием другой, более сжатой и более доступной пониманию простых людей. Ею внушалось, что не только взятые с оружием в руках будут высылаемы внутрь России, но и односельцы, не удерживавшие их от того, подвергнутся взысканию по законам не взирая ни на пол, ни на возраст. Крестьяне, покинувшие их жилища, убеждались возвратиться к обычным занятиям и быть уверенными в полной безопасности. Повторялось удостоверение в точности расчетов за забранные припасы и фураж. Для большей действительности этой прокламации, Буксгевден не только распорядился рассылкой её обычным порядком, но и обратился к содействию епископа боргоского, который должен был предписать пасторам своей епархии, чтобы они прочитали это новое объявление прихожанам и «увещевали их сохранять спокойствие, и ни под каким видом не принимать участия в противодействии нашим войскам, оставаться в домах своих и избегать тех вредных для них лично и для их семейственного состояния последствий, если кто из них окажется вооруженным». Самая прокламация была, написана и сообщена епископу на французском языке вероятно. Для удобнейшего, нежели с русского, перевода на местные языки.

Епископ Сигнеус разослал эту прокламацию своему духовенству при следующем циркуляре от 17 (29) февраля:

«В предупреждение неизбежных несчастий от сделанного жителям внушения вооружаться и нападать на русское войско, также как и от неразумного оставления ими своих жилищ, главнокомандующий армией граф Буксгевден предписывает мне от вчерашнего числа публиковать прилагаемую прокламацию, а также убеждать жителей оставаться мирно и спокойно на своих местах.

«Сообщаем о сем вам к безотлагательному исполнению».

Из этого циркуляра видно, что епископ отнесся чисто формально к данному ему предписанию. Едва ли, впрочем, он и мог отнестись к нему иначе. Такой образ действий духовенства, при безосновательном страхе крестьян пред русскими войсками, давал мало надежды на успех в приводе населения к присяге. Классы же более просвещенные встретились и с другого рода затруднением, заставлявшим их по меньшей мере колебаться. Припоминалось время войны при Императрице Елизавете Петровне, когда Финляндия также была занята русскими войсками, и также требовалась и принесена была присяга в верности Императрице и её наследнику. Между тем по заключении мира большая часть края была возвращена Швеции, присяга русским государям теряла силу, и население должно было вновь присягать королям шведским. Таким опасениям давалась теперь со стороны русского правительства новая пища, несмотря на прокламацию главнокомандующего, как видно из следующего.

Еще до перехода русских войск чрез границу, когда дипломатические сношения петербургского кабинета с шведским двором сделались очень натянуты, министерство иностранных дел, в виду уклонения Швеции от исполнения договоров, имевших целью защиту Балтийского моря от насильственных действий англичан, изготовило декларацию к иностранным державам о положении этих сношений. Документ этот был уже утвержден Государем 10-го января, но потом, по получении из Стокгольма новых, еще более неудовлетворительных сведений, подвергся изменениям и окончательно издан лишь 10-го февраля Эту декларацию, как и последующие, министерство признало нужным также распространять в населении занятых местностей, с целью укреплять в нем убеждение в решительности и бесповоротности действий русского правительства, и тем склонить умы в его пользу. Сперва предполагалось переводить эти документы на оба языка, шведский и финский, но потом ограничились первым. Основанием послужило то соображение, что дворянство, духовенство и горожане, между которыми наиболее предстояло их огласить — как в сословиях более образованных — все знают шведский язык. Хорошо его понимают и береговые поселяне. Объявлять декларации финскому, собственно деревенскому простонародью, признавалось несущественным: они не могли быть поняты малограмотными людьми. Вот декларация 10 февраля в русском тексте:

«В праведном негодовании на насилия, причиненныя Англией его величеству Королю Датскому, Император Всероссийский быв верен собственным своим правилам и непоколебим в попечительности Его о благе Империи, как скоро узнал о сем происшествии, предварил тогда же короля великобританского, что не снесет Он равно- душно всех беспримерных оскорблений нанесенных королю, древнему союзнику России, узами родства и дружбы с Ним соединенному. Его Императорское Величество сообщил о сей своей решительности его величеству Королю Шведскому нотой, врученной его послу в 24 день сентября минувшего года. В трактате положительном, заключенном 1780 года между Императрицею Екатериною и покойным королем Густавом III; в таковом же заключенном 1800 года покойным Государем Императором Павлом со шведским королем ныне царствующим, постановлено было взаимное и точное обязательство содержать Балтийское море, яко закрытое, в неприкосновенности от всякого неприязненного действия и защищать берега его от стеснений и насилий, употребляя к тому