Так ли уж он безвреден на самом деле, я не знаю. В принципе, во время приема в группу поддержки для сексуальных преступников каждый представляет полную автобиографию с описанием всех своих «свершений» и потом проходит проверку на детекторе лжи, за которую надо заплатить сто пятьдесят долларов. (Добавлю, что платим мы сами, причем до тех пор, пока не выполним тест.)

Лично я считаю, что Уэндел – чокнутый психопат. Бедненький, незадачливый эксгибиционист – как же!.. Он всегда выбирал в качестве жертвы какую-то специфическую группу. Любил, например, приходить домой к каким-нибудь старичкам и демонстрировал свою жирную белую задницу несчастным, которым и отвернуться-то сил недоставало. Или мог приехать в детскую поликлинику и помахать своим инструментом перед потрясенной малолеткой, которая только-только узнала, что беременна. Но больше всего ему нравилось объявиться возле клиник для изнасилованных и, обнажившись, пугать и без того напуганных женщин.

Последняя его жертва пришла домой и повесилась. Но сам Уэндел будет убеждать вас, что он не такой плохой, как мы, остальные.

– Я ее не трогал, – отвечаю я, не обращая внимания на хитроватую ухмылку Уэндела. – Я ее даже не знал. Но это неважно. Полиция пройдется по базе данных и тут же наткнется на мое имя. Меня арестуют просто так, из принципа, и под залог, думаю, не отпустят. Возьмут – и мне конец.

Я снова щелкаю резинкой. Вижу, что Бренда Джейн наблюдает, и заставляю себя остановиться.

Я уже знаю, что она думает: «И как вы чувствуете себя при этом, Эйдан Брюстер?»

Как в западне, хочу я крикнуть. Как в западне, из которой нет выхода.

– Женщина пропала? В Южке? И когда это случилось? – подает голос еще один член группы, Гэри Провост. Гэри тридцать семь, он инвестиционный менеджер и алкоголик. Попался на том, что в неподходящий момент лапал двенадцатилетнюю дочку своего друга. Жена ушла от него, забрав обоих сыновей. Родственники с ним до сих пор не разговаривают. И тем не менее он еще на что-то надеется. Во-первых, потому, что не опустился и выглядит как вполне уважаемый член общества, а не осужденный извращенец. Во-вторых, он, похоже, по-настоящему раскаивается в содеянном и твердо стоит на новой для себя позиции трезвенника. Гэри – серьезный парень. Тихий, спокойный, но умный. Из всех собравшихся в этой комнате он, наверное, единственный, кто почти нравится мне.

– Женщина пропала прошлой ночью.

– В новостях ничего такого не было.

– Не знаю, – я пожимаю плечами.

– Сколько ей? – спрашивает Уэндел, сразу переходя к сути дела.

Я снова пожимаю плечами.

– У нее ребенок, так что лет двадцать с чем-то. Где-то так.

– Сильно давить не будут, – вставляет Джим. – Взрослая и все такое. Да и склонности к насилию за тобой не замечено.

Говоря это, он улыбается. В нашей группе только у него уровень III, так что именно его государство боится больше всего. У эксгибициониста вроде Уэндела может быть более высокая степень рецидива, но настоящий монстр, бука под кроватью, – это именно такой закоренелый педофил, как Джим. По собственному признанию Джима, его привлекают исключительно восьмилетние мальчики, и за почти сорок лет у него были отношения с тридцатью пятью детьми. Начал он в четырнадцать, когда подрабатывал бебиситтером. Теперь ему пятьдесят пять, тестостерона поубавилось, так что Джим уже не тот попрыгунчик. К тому же врачи держат его на сильных антидепрессантах, побочный эффект которых проявляется в подавлении либидо.

И все-таки даже на групповых обсуждениях изменить сексуальность очень трудно. Можно пытаться учить кого-то желать взрослых, но трудно «изъять» объект желания из сексуальной ориентации, или, другими словами, научить того же самого человека не вожделеть детей.

У Джима привычка надевать свитера типа «мистер Роджерс»[8]и сосать ириски. Уже по этим вещам можно догадаться, что он все еще пребывает в фантазиях о мальчиках препубертатного возраста.

– Не уверен, что это примут во внимание, – говорю я. – Преступник есть преступник. Думаю, они сначала арестуют, а вопросы будут задавать потом.

– Нет, – вмешивается инвестиционный менеджер Гэри. – Сначала они обратятся к твоему надзорному инспектору. У них это так делается.

Мой надзорный инспектор. Я удивленно моргаю. Совсем про нее забыл. На условно-досрочном я уже два года, отмечаюсь ежемесячно и настолько вошел в колею, что собраний почти не замечаю. Для меня они просто дополнительная бумажная работа и своевременное заполнение бланков. Для таких, как я, все укладывается в восемь минут. Переписываю корешки зарплатных чеков, передаю письмо от своего консультанта, подтверждающее, что я оплачиваю еженедельные консультации, и мы расстаемся на очередные тридцать дней.

– И что, по-твоему, скажет надзорный? – спрашивает, щурясь, Уэндел.

– Что доложить особенно нечего.

– Вы ходили сегодня на работу? – осведомляется миссис Бренда Джейн.

– Ходил.

– Никакой выпивки, наркотиков, Интернета?

– Работаю. Гуляю. Ни во что не вмешиваюсь.

– Тогда все должно быть в порядке. Конечно, у вас есть право на адвоката, так что, если почувствуете себя неуютно, попросите, чтобы пригласили меня.

– Думаю, это дело рук мужа, – слышу я свой голос. Причин для такого вывода нет. Еще одна рационализация. Я ведь не монстр. Монстр – он.

Группа на моей стороне, все кивают.

– Да, да, – говорит один.

– В таких случаях всегда замешан муж, разве нет? – поддерживает другой.

Уэндел самодовольно ухмыляется.

– Ну, ей ведь не четырнадцать… – начинает он.

– Уэндел, – обрывает его миссис Бренда Джейн.

Тот изображает саму невинность.

– Я только хочу сказать, что она же не какая-то блондиночка-малолетка.

– Мистер Харрингтон…

Уэндел поднимает мясистую ладонь – мол, да-да, виноват, молчу. Но потом, в последний момент, поворачивается ко мне и наконец-то изрекает кое-что полезное:

– Слушай, пацан, ты ведь все в том же гараже работаешь, так? Считай, повезло, если эта пропавшая не отдавала туда свою тачку на обслуживание.