мифологию свободы, которая в основе своей проистекает из метафизики силы, короче говоря, не столько озабочено распределением мест и вознаграждений, сколько проектом контроля над человеческой жизнью в целом, независимо от того, идет ли речь о его подданных или о тех, кто обозначен как враг.

Этот выброс психогенетической энергии проявляется в избытке привязанности к тому, что когда-то называлось иллюзией. В своем классическом понимании иллюзия противостоит реальности. Ошибочно принимая следствия за причины, иллюзия обеспечивает триумф образов и мир видимости, отражений и симулякрами. Он участвует в мире фикций, в отличие от реального мира, возникающего из глубинной ткани вещей и жизни. Потребность в изначальном избытке, необходимом для повседневной жизни, не только ускорилась, но и стала неудержимой. Этот воображаемый излишек не воспринимается как дополнение к существованию, которое было бы более "реальным", поскольку, как утверждается, более соответствовало бы Бытию и его сущности. Для многих он, наоборот, переживается как двигатель реального, само условие его изобилия и великолепия. Когда-то производство этого излишка находилось в ведении религий спасения, сегодня оно все больше делегируется капиталу и всевозможным объектам и технологиям.

Область предметов и машин, как и сам капитал, все чаще предстает в облике анимистической религии. Все ставится под вопрос, вплоть до статуса истины. Истиной считаются уверенность и убежденность. Разум не требуется. Достаточно просто верить и отдавать себя. В результате общественное обсуждение, которое является одной из важнейших черт демократии, перестает быть обсуждением и коллективным поиском на глазах у всех граждан истины и, в конечном счете, справедливости. Великое противостояние перестает быть противостоянием между истиной и ложью, отныне самое страшное - это сомнение. Ибо в конкретной борьбе, противопоставляющей нас нашим врагам, сомнение препятствует полному освобождению волюнтаристской, эмоциональной и жизненной энергии, необходимой для применения насилия и, если потребуется, для пролития крови.

Аналогичным образом накапливаются запасы легковерия. Как ни парадоксально, но этот кризис идет рука об руку с экспоненциальным ускорением технико-логического развития и промышленных инноваций, неуклонной цифровизацией фактов и вещей и относительным обобщением того, что можно назвать электронной жизнью и ее двойником или роботизированной жизнью. В истории человечества фактически начался новый и беспрецедентный этап, в котором будет все труднее, если вообще возможно, отличить человеческие организмы от электронных потоков, жизнь людей от жизни процессоров. Этот этап стал возможен благодаря накопленным ноу-хау в области хранения огромных потоков данных, чрезвычайной мощности и скорости их обработки, а также достижениям в области алгоритмических вычислений. Конечной точкой этого цифро-когнитивного поворота вполне может стать повсеместное внедрение микрочипов в биологические ткани. Уже сейчас это соединение человека и машины не только привело к генезису новых мифологем технического объекта. Оно также привело к непосредственным последствиям, ставя под сомнение сам статус современного субъекта, вытекающий из гуманистической традиции.

Другим решающим фактором в этом процессе освобождения является снятие драйвовых запретов (возвращение исключенной части, структур, охватывающих подавленный элемент) и умножение усиленных удовольствий в результате этого снятия и того факта, что моральное сознание вытеснено, а не просто выведено из эксплуатации. Какие виды удовольствия могут быть возможны сегодня для тех, кто лишен торможения и чьи моральные науки выведены из употребления? Чем можно объяснить современную тягу, которую оказывает на толпу идея абсолютной и безответственной власти? Чем объясняется настрой на самые экстремальные действия, восприимчивость к самым простым и небезупречным аргументам? И чем объясняется быстрота, с которой многие становятся в один ряд с другими и с которой мировые державы совершают всевозможные бесчестья просто из-за сознания собственной силы?

Ответы на эти вопросы требуют, чтобы мы сказали что-то о фундаментальных механизмах жизни страстей в современных условиях. Почти полная взаимосвязанность с помощью новых технологий не только породила новые стратегии формирования масс. Сегодня создать массу - это почти то же самое, что создать орду. По правде говоря, нынешняя эпоха - это эпоха не масс, а виртуальных полчищ. Однако в той мере, в какой масса выживает, она по-прежнему "возбуждается лишь неумеренными стимулами". Как утверждает Фрейд, масса "уважает силу и лишь умеренно подвержена влиянию добра, которое она рассматривает просто как разновидность слабости. В своих героях она ожидает мускулов, даже склонности к насилию. Она хочет, чтобы над ней доминировали, чтобы ее подавляли и чтобы она боялась своего хозяина".

Почти везде традиционное поле антагонизмов размылось. Внутри национальных границ возникли новые формы объединений и социальной борьбы. Они обусловлены не столько классовой принадлежностью, сколько родственными, а значит, и кровными связями. На старое различие между друзьями и врагами теперь накладывается конфликт между родственниками и неродственниками, а именно между теми, кто связан кровными узами или происхождением, и теми, кто считается принадлежащим к другой крови, культуре или религии. Приехавшие из других мест, эти разные люди, с которыми у нас нет почти ничего общего, никогда не смогут считаться нашими согражданами.

Хотя они живут среди нас, они не являются по-настоящему одними из нас, и поэтому должны быть отвергнуты, поставлены на место или просто депортированы, под эгидой новое государство безопасности, которое стало доминировать в нашей жизни. Внутреннее умиротворение, то, что можно назвать молекулярной или "тихой" гражданской войной, массовые карцерации, отделение национальности от гражданства, внесудебные казни, санкционированные новой юридической и уголовной властью, - все эти факторы способствуют стиранию прежних различий между внутренней и внешней безопасностью, усиливая расистские аффекты.

 

Нанорацизм

На первый взгляд, причина, можно сказать, понятна. Наша эпоха, кажется, наконец-то открыла свою истину. Все, чего ей не хватало, - это смелости заявить об этом. Примирившись со своим истинным лицом, она, наконец, может позволить себе разгуливать обнаженной, свободной от всех запретов, избавившись от всех старых масок и обязательных маскировок, которые когда-то служили ей фиговыми листьями. За великим подавлением (если допустить, что его никогда не было) следует великое освобождение. Но какой ценой, для кого и на какой срок?

Действительно, в солончаках начала этого века скрывать уже нечего. Бочка теперь выскоблена, все табу нарушены, после попытки уничтожить тайну и запретное как таковое, все доведено до прозрачности и, следовательно, призвано к предельной реализации. Резервуар почти полон, и сумерки не терпят отлагательств. Произойдет ли развязка в огненном потоке, мы узнаем очень скоро.

Тем временем прилив не прекращается. Расизм в Европе, Южной Африке, Бразилии, США, на Карибах и во всем мире останется с нами в обозримом будущем. Он будет продолжать распространяться не только как часть массовой культуры, но и (не стоит забывать об этом) внутри вежливого общества; не только в старых колониях поселенцев, но и в других районах земного шара, давно покинутых евреями и где