себе в надежде защитить себя от внешней опасности, а иногда выходит за пределы себя, чтобы противостоять ветряным мельницам своего воображения, которые отныне его атакуют. В самом деле, вырвавшись из своей структуры, желание отправляется на завоевание этого страшного объекта. Но поскольку этот объект никогда не существовал, не существует и никогда не будет существовать, желание должно постоянно его выдумывать. Придумывание, однако, все равно не делает его реальностью, разве что неким пустым, но завораживающим пространством, зоной галлюцинаций, одновременно зачарованной и злой, которую оно населяет как некую судьбу.

Желание врага, желание апартеида (разделения и разделения), фантазия об истреблении - все это сегодня занимает пространство этого заколдованного круга. В ряде случаев для выражения такого желания достаточно стены. Существует несколько видов стен, и не все они выполняют одинаковые функции. Разделительная стена призвана решить проблему избытка присутствия, того самого присутствия, которое некоторые считают причиной ситуаций невыносимого страдания. Восстановление чувства существования отныне зависит от разрыва с этим избыточным присутствием, отсутствие которого (или простое исчезновение) ни в коем случае не будет ощущаться как потеря. Это также означает признание того, что между нами и ними нет ничего общего. Таким образом, тревога аннигиляции лежит в основе современных проектов разделения. Повсюду полным ходом идет строительство бетонных стен, проволочных заборов и других "барьеров безопасности". Наряду со стенами появляются и другие структуры безопасности: контрольно-пропускные пункты, ограждения, сторожевые башни, траншеи, всевозможные демаркационные сооружения, которые во многих случаях выполняют лишь одну функцию - усиливают анклавизацию целых общин, никогда полностью не справляясь с задачей отгородиться от тех, кто считается угрозой. Так обстоит дело со всеми теми палестинскими городами, которые буквально окружены территориями, находящимися под израильским контролем.

Так получилось, что израильская оккупация палестинских территорий служит лабораторией для применения ряда методов контроля, наблюдения и сепарации, которые сегодня распространяются и в других местах на планете. Эти методы варьируются от регулярного перекрытия целых районов до ограничения числа палестинцев, которым разрешен въезд в Израиль и на оккупированные территории, от неоднократного введения комендантского часа в палестинских анклавах и контроля за передвижением до объективного заключения в тюрьму целых городов. Постоянные или случайные контрольно-пропускные пункты, цементные блоки и земляные насыпи, предназначенные для перекрытия дорог, контроль воздушного и морского пространства, импорта и экспорта всех видов товаров, частые военные вторжения, разрушение домов, осквернение кладбищ, выкорчевывание целых оливковых рощ, уничтожение и превращение в пыль инфраструктуры, бомбардировки с больших и средних высот, Целенаправленные убийства, методы борьбы с повстанцами в городах, профилирование умов и тел, постоянное преследование, все более мелкое деление земли, клеточное и молекулярное насилие, генерализация лагерной формы - все возможные средства используются для навязывания режима разделения, функционирование которого парадоксальным образом зависит от близкого расположения.

Подобные практики в разной степени напоминают о порицаемой модели апартеида с его бантустанами, огромными резервуарами дешевой рабочей силы, белыми зонами, множественными юрисдикциями и беспричинным насилием. Однако метафора апартеида не в полной мере отражает специфику израильского проекта разделения. Во-первых, этот проект опирается на довольно своеобразную метафизическую и экзистенциальную базу. Апокалиптические и катастрофические ресурсы, лежащие в его основе, гораздо сложнее и проистекают из более длительного исторического горизонта, чем те, которые сделали возможным южноафриканский кальвинизм.

Во-вторых, благодаря своему "высокотехнологичному" характеру воздействие израильского проекта на палестинское тело гораздо более грозно, чем относительно примитивные операции, проводившиеся режимом апартеида в Южной Африке в период между 1948 и началом 1980-х годов. Это касается и миниатюризации насилия - его целлюляризации и молекуляризации, а также разнообразных техник материального и символического вытеснения. Об этом свидетельствуют также процедуры и техники разрушения практически всего - инфраструктуры, домов, дорог, сельской местности - и динамика свободного разрушения, суть которой заключается в превращении жизни палестинцев в груду развалин или кучу мусора, предназначенного для очистки. В Южной Африке курганы развалин никогда не достигали таких масштабов.

Если любая форма включения неизбежно дизъюнктивна, то отделение, скорее всего, может быть только частичным. В Южной Африке полное отделение подрывали само выживание угнетателя. Если не истреблять все коренное население с самого начала, белому меньшинству было невозможно проводить систематическую этническую и расовую чистку по образцу других колоний поселенцев. Массовые изгнания и депортации вряд ли были возможны. Когда сплетение различных расовых сегментов стало правилом, диалектика близости, расстояния и контроля никогда бы не достигла тех пароксизмальных уровней, которые наблюдались в Палестине.

На оккупированных территориях о близости свидетельствует, в частности, постоянный контроль Израиля над регистрацией населения и его монополия на выдачу палестинских удостоверений личности. Аналогичным образом обстоит дело почти со всеми другими аспектами повседневной жизни на оккупированных территориях, такими как ежедневные поездки, получение различных разрешений и налоговый контроль. Особенность этой модели разделения не только в том, что она может быть приспособлена к требованиям оккупации (или, если нужно, ухода). Кроме того, в любой момент она может быть превращена в инструмент удушения. Оккупация - это во всех отношениях рукопашная схватка в туннеле.

Однако стремление к апартеиду и фантазии об истреблении вряд ли являются новыми явлениями. Они продолжают метаморфироваться на протяжении истории, особенно в старых колониях поселенцев. Китайцы, монголы, африканцы и арабы - в некоторых случаях задолго до европейцев - стояли за завоеванием огромных территорий. Они создали сложные сети торговли на большие расстояния через моря и океаны. Но именно Европа, возможно, впервые в современной истории, открыла новую эпоху глобального переселения. Это повторное заселение мира, произошедшее между XVI и XIX веками, характеризуется двояко: оно было одновременно процессом социальной экскреции (для мигрантов, покинувших Европу, чтобы основать заморские колонии) и историческим переломным моментом. Для колонизированных он обернулся новыми формами порабощения.

В течение этого долгого периода заселение мира часто принимало форму бесчисленных зверств и массовых убийств, беспрецедентных случаев "этнических чисток", изгнаний, переселений, сбора целых народов в лагеря и даже геноцидов. Колониальная политика была обусловлена смесью садизма и мазохизма, применяемых с опаской и в ответ на самые неожиданные события. Она была склонна сокрушать все силы, стоящие на пути ее движущих сил, тормозить их движение к всевозможным извращенным удовольствиям. Границы того, что он считал "нормальным", постоянно смещались, и лишь немногие желания поддавались прямолинейной репрезентации, не говоря уже о смущении или отвращении. Способность колониального мира справляться с уничтожением своих предметов, в том числе и туземцев, была поразительной. Если какой-либо предмет терялся, другой мог легко его заменить, или так считалось.

Кроме того, принцип разделения лежал в основе колониальной деятельности. Колонизация в целом заключалась в постоянной работе по разделению: с одной стороны - мое живое тело, с другой - все окружающие