не лягу спать, пока не отшлифую лондонское произношение. Отец нормально разговаривал, а я же его сын. Но он, эта борода то есть, видел, что я постоянно стою у окна, а будь я хозяином квартиры, я бы не мог так вести себя, когда у меня гости.

— Разве?

— Конечно. На ранчо и не за такое из салуна выкидывают. У нас гостей принято развлекать самозабвенно. Я надеюсь, мы не нарвемся на этого типа в Баскервиль-Холле, чтоб он нам игру не испортил.

— Генри, а ты когда-нибудь носил бороду с целью маскировки?

— Нет, зачем же?

— Поверь моему опыту, это требует хладнокровия. А есть ли оно у Лайонса?

— Он художник…

— Вот именно. Да и нервный. Только о том и будет думать, как бы нам лишний раз на глаза не попасться, чтобы мы не узнали, что это был он.

— Я бы сравнил его с дрожащим, необъезженным мустангом, когда он одновременно и гневается и боится.

— Да ради бога, Генри, кто б сомневался, что ты сравнишь его с мустангом.

— Почему? — удивился Генри.

— А что ты еще в жизни видел, кроме мустангов?

— Черт возьми, Берти, — воскликнул Генри, сменив неудобную тему, — вот мы сейчас придем, а этот Мортимер проснулся и выжрал все виски!

— Вот гад. Сидел тут в тепле, а все люди доброй воли намокли, замерзли. Шимс! — заорал я, нажимая на звонок, так как мы как раз подошли к двери.

— Шимс! — поддержал Генри. — Такой-растакой бандит!

— К вашим услугам-с, — сказал Шимс, открывая и вея теплом и приветом.

— Виски есть?

— Боюсь, что нет-с.

— Тогда согрей чаю!

— Могу предложить вам глинтвейн-с.

— Да! Побольше! — сказали мы с Генри.

— И мне! — крикнул Мортимер. — В большой чашке!

Глава 14

…

— Э-эмммм… мумия фараона не возражает, что я иногда буду здесь лежать?

— О, нет, что вы-с!

— А ее жены, наложницы, евнухи, слоны и павлины? В смысле, ближайшее окружение мумии?

— Да что вы-с!

— А священные кошки?

На этих словах лежащая в старинном кресле маленькая кошка, видимо, священная, подняла голову и очень внимательно на меня посмотрела коварным болотным взглядом.

— Такой приятный джентльмен, как вы, сэр Генри, обязательно кошкам понравится-с.

Кошка подумала и перебралась на свежезастеленную постель, которая выглядела сиротливо внутри величественного сооружения, где по ночам покоились шесть последних поколений Баскервилей. Ныне все они лежат в фамильном склепе двумя этажами ниже… гм… по крайней мере, днем. Ночью-то их дома небось не удержишь. Я почесал кошку за ухом, она сразу расслабилась и заурчала.

— Хорошо, эммм… тогда хоть принесите мне бренди.

— Разумеется-с!

У меня есть большая претензия к Шимсу. Я никогда не думал, что грубое пристрастие к эффектам, свойственное людям из низов, может взять над ним такую силу. Он не предупредил меня, что миссис Бэрримор — не просто его сестра. То есть она с ним не просто обладает фамильным сходством. В тот момент, когда я вошел в свою баскервильскую спальню и передо мной предстал Шимс в женском платье, с высокой прической, с подушкой в руках, да еще на фоне пышной египетской усыпальницы, я чуть не умер на месте.

— Ик! — сказал я и вцепился в дверной косяк. — Шимс, ты все-таки надел женское платье!

— Кажется, вы знакомы с моим братцем Стивеном, сэр Генри, — сказало ЭТО курлычущим голосом и широко улыбнулось. Тогда я понял, что оно — не Шимс, и задышал ровнее, хотя ненадолго, т. к. меня манило декольте.

— А? Да, з-знаком. Нас знакомил Вустон, когда жил в Чикаго… Ваш… братец Стивен — его камердинер. Я знаю, что у вас… полагаю, миссис Бэрримор?

— О, да, Элиза-с.

— У вас, Элиза, как я слышал, есть еще братец…

— Вы не должны беспокоиться об этом, сэр Генри. Поверьте, мой брат Хью совсем безвреден, если бы вы знали, каким он был милым мальчиком, пока не зарез… ой, что это я. Сейчас принесу бренди. Хи-хи.

— Так он еще и Хью?

— Конечно-с, у нас это самое популярное имя, это значит «душа», — прозвучал ее затихающий голос из коридора.

Теперь я мог перевести дух и подумать над услышанным. Очевидно, меня только что спас боевой задор Вустонов, благодаря которому наш род благополучно продолжается и с оптимизмом кроликов норовит это делать и впредь (мой дядя Джордж даже держал этих зверьков у себя в спальне, чтобы обучаться у них полезным приемам). К тому же, я был уже подготовлен. Но что бы было, если бы у меня, как у сэра Чарльза, внезапно остановилось сердце? С чем остался бы вероломный камердинер, бросающий меня одного средь адских собак и своих хихикающих копий, да еще с таким декольте?! Уж точно, что не с моим завещанием!

Вообще Баскервиль-Холл оказался жутко мистическим местом. И жутким, и мистическим, это совместимо. Мы ехали туда в поезде вдвоем с Мортимером, потому что Шимс сказал, что будет целесообразней, если Генри в качестве меня подъедет позже, когда ко мне в качестве Генри уже все привыкнут. А Генри, тем временем, попытается отшлифовать свой, точнее, мой лондонский акцент. У него не получилось сделать это за ночь, потому что ночью он где-то шлялся. Думаю, специально, чтобы не потерпеть неудачу в моем присутствии.

На вокзале нас встретил конюх Перкинс в старинной карете. В нее были впряжены четыре абсолютно одинаковые белые лошади. Я еще подумал, что если бы они участвовали в скачках, то у букмекеров возникли бы проблемы с котировками, и невозможно было бы определить фаворита. Когда же я вошел внутрь кареты, обитой ветхим алым бархатом, то меня пронзила мысль, что не знаю, как в Баскервиль-Холле обстоит дело с демоническими псами, но пару-тройку вампиров там точно найдется. Потом это впечатление настигало меня регулярно.

— А что, Грегори, есть в Баскервиль-Холле вампиры? — спросил я Мортимера.

— Вампиры… — задумчиво протянул доктор, и его глазное дно, поймав весенний зайчик, сверкнуло красным. — Да, конечно, у нас есть вампиры. На этих болотах скрывался небезызвестный Влад Цепеш.

— Который Дракула?

— Да. Сразу после того, как он потерял любимую жену и вынужден был бежать из замка Поенарь…

— Ты уверен, что не ошибся в названии замка?

— Любезный друг, я в жизни раз 50 произнес это слово, и всякий раз меня поправляют. И я не понимаю, какой смысл и какая оригинальность в том, чтобы озвучивать шутку, которая сама просится на язык? Неужели нельзя подумать, что ты не первый, и твой собеседник уже это слышал, и неоднократно?!

— Но Грегори, человек так устроен. Представь себе, вот ты лежишь ночью у себя в комнате,