Схватив за волосы, Килия рывком натянула голову женщины, чтобы та отчётливо видела её лицо.

— Боженька уже здесь, — наслаждаясь взглядом, полным отчаяния и страдания, она перерезала ей горло.

Самый умный человек в этой организации, конечно же, заперся в личном кабинете, поэтому лучше не знать, насколько личными вещами он был украшен сразу после проникновения туда Килии.

Пока богиня развлекалась с директором мошенников, мужчина, прикусывая язык, чтобы сдержать крики от боли, аккуратно поднимал ладонь по направлению ручки. Хлюпающие звуки и кровь от прокусанного языка вызывали рвоту, а адские крики из кабинета директора сводили с ума. Наконец вырвав руку из оков, он упал на пол, безмолвно роняя слёзы. Времени на скорбь и размышления не было: побег — единственное, о чём стоило думать.

Дверь была закрыта — куча искромсанных трупов давали это понять. Запасный выход у директора, по всей видимости, тоже оказался заблокирован. Оставалось только… окно.

Крики прекратились. Времени оставалось мало. Мужчина поднялся, опираясь на локти, и двинулся в сторону разбитого окна. С каждой секундой он был всё ближе и ближе к нему, и с каждой секундой волнение и страх только нарастали. Он чувствовал, как его тело перестало подчиняться и продолжало двигаться на автомате; чувствовал, как резкий жар, а потом холод обдали с ног до головы в одну секунду; чувствовал, как смерть уже дышала в спину.

Как только он ступил на раму, Килия тут же дёрнула его за ногу, и мужчина моментально соскользнул, вонзившись глазом в обломок стекла, торчащего из рамы. Дальнейшие действия богини позволили телу переместиться на пол и немного проехаться по валяющимся на нём осколкам в конец обезобразив плоть.

— Ну что ж, Дмитрий, — радостно подошла к нему окровавленная Килия, а затем увидела изуродованное лицо. — Тск!

Богиня достала телефон и набрала чей-то номер.

— Ало, заморожка, мне нужно здесь прибраться.

— Ты же не убила там всех?.. — раздался девчачий голос на другом конце провода.

— Ну… Ты же знала, на что идёшь, прося меня об услуге. Хотя одна смерть была не совсем запланирована, — разочарованно сказала она, покачивая ногой труп Дмитрия.

— Ах-х… Ладно… Кстати, пока я тут высылаю мойку, расскажешь, как прошло свидание?

— Какое свидание? — прикинулась дурочкой Килия.

— Только не говори мне… Ты же не стёрла ему опять память?

— Не-не, — очевидно врала богиня.

— Может перестанешь мучить бедного мальчика? Сколько раз ты уже забирала его воспоминания?!

— Полностью или частично?

Грузный вздох собеседницы говорил сам за себя:

— Неудивительно, что тебя терпеть не могут другие боги…

— И я тебя обожаю, снежинка! — чмокнула её Килия и повесила трубку.

Она позволила силе течь своим чередом, и вся кожа, а затем и одежда очистились от крови.

Переступая через трупы, слушая запах свежей крови, Килия почувствовала себя так воодушевлённо, так радостно от одной только мысли её излюбленных деяний, что даже не заметила, как начала петь: «Ёбосэё-ё, пабын могонни-и, одис-со моль ханынджи-и, кокджёндуеника-а…»

Тут же раздался звонок, она на автомате взяла трубку, продолжая следовать мотиву песни:

— Ёбосэё!

— …

— Ёбосэё!

— …Никогда больше не пой при мне, — ответил ей мужской голос на корейском. — Нам нужно встретиться.

10. 1-800-273-8255

После выздоровления Фрид не мог не думать о том, что произошло во время лихорадки: правда ли Милакрисса не приходила? Правда ли то, что её лицо — сострадающее, испуганное, — руки, аккуратно вымачивающие тряпку в воде, чтобы сбить жар, были всего лишь плодом его воображения? Всю картину ещё сильнее скрашивало упоминание мамы про Шона с Владом, которое вновь вынуждало Фрида задаваться вопросом, а не слишком ли насмехается над ним жизнь? Он перестал посещать занятия, выходить из комнаты дальше туалета, разговаривать с родителями. И если в университете всё списывали на затянувшуюся болезнь, то близкие оставались встревожены его состоянием, ведь однажды оно чуть не привело к большой трагедии в маленькой семье.

После признания Милакриссе в школьные годы Фрида так же затянуло на дно бездонного озера собственного сознания. Он долго бродил по округе неизвестных брежнёвок, пустыми глазами смотря на мир вокруг, заскочил в первый попавшийся подъезд и поднялся на крышу.

Подобное решение не бывало вызвано одной причиной. Маленькая боль, застрявшая внутри, постепенно превращалась в несоизмеримо большую, к которой постепенно прилипали другие. Со времен этот шарик становился настолько тяжёлым, что уже не просто тянул вниз, а убивал изнутри.

Стоя перед пропастью, Фрид спрашивал себя снова и снова: почему всем было так важно, какой он национальности? Почему было важно, насколько богата его семья? Почему были важны какие-то оценки, за которые учителя прилюдно отчитывали несмышлёного ребёнка, пока остальные тихо смеялись в ладошку? Почему всем нравилось притворяться, нравилось надевать каждый день эти мерзкие, фальшивые улыбки, проявляя дружелюбие к тому, над кем ещё вчера издевались, раскидывая вещи по всему классу? Почему люди заводили семью, когда их заботила лишь собственная карьера? Когда им было плевать на собственного ребёнка? Почему вечно оставляли его самому себе, никогда не интересовались увлечениями, не обращали внимания, когда он хотел похвастаться, возможно, самым значимым творением своей жизни? Не обращали внимания, когда просил о помощи? Почему он оказался никому не нужен? Зачем он вообще тогда появился на свет? Не лучше бы было… просто исчезнуть?

Милакрисса была так дружелюбна, так мила с ним, что после отказа в его голове порвалась последняя нить — вера в искренность людей. Весь мир, люди и он сам казались ему фальшивыми. Всё было пустым, серым и ненавистным. Всё было бессмысленным.

Он закрыл глаза и расслабил тело, позволяя ему провалиться в пропасть.

— Блядь, сука, СТОЙ!!! — неожиданно крикнул кто-то сзади и, схватив руку Фрида, рывком потянул на себя.

Фрид упал на непрошенного спасителя и хотел было встать обратно, как всё его тело будто оказалось зажато в клещи.

— Я, блядь… покурить, сука, вышел! — задыхался незнакомец, крепко держа неудавшегося суицидника. — Ты понимаешь… что у меня могла бы быть детская травма из-за тебя?! Пизде-е-ец, — выдохнул он.

То ли от абсурдности его слов, то ли от всей ситуации в целом Фрид расхохотался:

— Можешь отпустить меня?

— Чтобы ты сиганул нахуй? Не, брат, давай полежим минуток так десять, чтоб у тебя мозги на место встали.

В каком-то смысле этот появившийся из неоткуда ангел хранитель был прав, и хоть где-то глубоко внутри Фрид был благодарен всевышним силам за подаренный ему второй шанс, в действительности его жизнь всё так же оставалась пустой и бессмысленной, и отпусти его