ней все что угодно, только быстрее в школу, отнять у Эстер шарик, даже, если надо, силой! Не снимая пальто, она влетела в класс. Там было пусто. Зеленые парты выстроились, как солдаты, в три стройных ряда. Вторая смена привела класс в порядок, и ей оставалось только намочить тряпку… Но сейчас не это важно, хотя она и дежурная. Она спешила сюда совсем по другому делу. А собственно, по какому? Отобрать у Эстер шарик? Но в школу-то она торопилась совсем с иной целью?.. Инга выглянула в окно — ей хотелось увидеть учительницу и по ее внушительной фигуре что-то уяснить для себя, принять какое-то решение.

Улица была залита солнцем. Странное свечение — будто все плывет по воде. У небольшой площади напротив школы остановился автобус. Ожидающие на остановке гурьбой устремились к задним дверям, высыпавшие из передних дверей люди растекались по площади. Все они спешили, каждый в свою сторону, но сверху все казалось бессмысленной суетой. И вдруг в этом мельтешенье Инга увидела полосатого тигра, самого настоящего тигра, который, лениво помахивая хвостом, брел по площади. Люди не обращали на него никакого внимания. И это было вполне естественно — тигр ступал так мягко, пружиняще, так неприметно среди людей, шлепавших в своих резиновых сапогах по лужам или неуклюже перепрыгивавших через них; тигр и правда двигался так плавно, что его трудно было заметить. Но вот он скрылся за красным кирпичным зданием почты… Инга вздрогнула и мотнула головой. Нет, в этом надо разобраться! Сперва самой, а потом объяснить все другим. Но как? Сунуть шарик  с е б е  в рот? Это, пожалуй, было бы правильнее всего. Но если она превратился в лужу, она исчезнет, и никто никогда не узнает, почему ее не стало! Что может быть ужаснее! Если только… если только в этом и не состоит весь фокус — может, кое-кто и до нее побывал в комнате Эстер и видел все это, и по простоте душевной все они провели опыт на себе, и от того, что они узнали, осталась только лужа…

— Почему ты в пальто? И в ботах! А сама еще дежурная! — послышался чей-то тоненький дрожащий голосок.

Инга обернулась — в дверях класса стояла Лийна, круглая, как пышка, удивленная, возмущенная.

Скоро начнутся уроки, а она даже пальто не сняла — какой позор! Инга побежала вниз по лестнице, но по дороге подумала: может, Эстер еще у себя в комнате, спит, она запросто может проспать, даже если и дежурная. Или тренируется, кидает шарик.

Инга постучала в узкую дверь. Никто не открывал. Она дернула ручку — дверь была заперта. Где же Эстер, ведь и в классе ее нет? Или она не слышит? Инга собралась было заглянуть в замочную скважину — в столь запутанном положении такой проступок извинителен, — но почему-то обернулась: перед ней стояла мать Эстер.

— Э-эстер дома? — заикаясь произнесла Инга.

— А с чего бы ей быть дома? — вместо ответа спросила мать Эстер, как-то презрительно или обиженно скривив губы. Она стояла перед Ингой, как столб, затем оттолкнула Ингу и, прежде чем та успела закрыть рот, скользнула в комнату. Узкая дверь снова оказалась запертой. Переминаясь с ноги на ногу, Инга постояла у двери, а затем, оскорбленная и ничего не понимающая, спустилась в раздевалку.

Дверь в коридор, ведущий к котельной, была распахнута настежь. Откуда-то доносились голоса и звонкий смех. Инга прислушалась. Да это же голос Эстер! Немного поколебавшись, Инга решительно вздохнула и медленно пошла вперед. Шаги четко и гулко отдавались в пустом коридоре, казавшемся бесконечным. Инга кашлянула, эхо откликнулось так странно, хрипло, словно кто-то засмеялся рядом с ней. Инга не решалась ни побежать вперед, ни кинуться назад. Только так, шаг за шагом, могла она продвигаться дальше. Большая тяжелая дверь котельной была приоткрыта. Инга прошмыгнула в нее. Электрический свет казался здесь еще более тусклым, чем в прошлый раз. Дядя Рашпиль сидел за своей маленькой партой, на затылке смешно торчала восьмиугольная шоферская фуражка, как будто ее повесили на крючок. На краю стола сидела Эстер. Прислонившись спиной к массивной, как колонна, трубе, она болтала ногами. Над ее головой, как сверкающее облако, висели хлопья пыли. Эстер исподлобья уставилась на Ингу. Не зло и не презрительно, как обычно, а с каким-то угрюмым равнодушием, которое сковывало Ингу.

— Чего ей надо? — спросил дядя Рашпиль и зловеще сверкнул своим крошечным воспаленным глазом.

— Мне нужен шарик, — поспешно объяснила Инга и подвинулась к Эстер, — дай, я только посмотрю!

— На! — сказала Эстер и швырнула ей шарик.

Шарик упал и некоторое время катился по каменному полу, пока Инга не схватила его. Она достала из кармана бабушкины шарики. Они были точь-в-точь такие же. Инга покатала их на ладони, затем украдкой взглянула на Эстер и на дядю Рашпиля. Эстер спокойно улыбалась про себя, как некий загадочный цветок в чащобе. Дядя Рашпиль, как бы скучая, вытянул губы трубочкой. Они смотрели на нее, но так, словно  е е  они не видели. Будто им было не до нее. Но Инга почувствовала в этом равнодушии напряженность. Ее ладони вспотели, шарики жгли кожу, горло пересохло, а  и х  лица стали как застывшие фотографии: губы дяди Рашпиля вытянуты в трубочку как буква «о»… Инга подбежала и сунула шарики в рот дяде Рашпилю.

Истопник расхохотался.

Инга непонимающе посмотрела на него и выбежала вон. Вслед за ней по коридору несся дикий смех — громкие раскаты дяди Рашпиля и звонкое кудахтанье Эстер…

Только не в раздевалку — там, наверно, полно детей! Инга взбежала вверх по лестнице и проскользнула в дверь актового зала. Зал был пуст. Она постояла, опустив руки; затем медленно, усталым шагом подошла к окну; выглянула наружу — и на улице было пусто: только шли люди, ехали машины, стояли дома… И вдруг ее осенило: так ведь дядя Рашпиль сам из тех, кто кидает другим в рот шарики, — на него они и не могут подействовать!..

Катастрофа

ОЛЕВ бредет по лесу. Высокий, худощавый, смуглый, он ступает неторопливым широким шагом, заложив руки за спину и подавшись вперед, словно преодолевает ливень, но погода тихая, настолько тихая, что не шевельнется даже хвоя на соснах.

Неподалеку от него семенит маленькая светло-коричневая собачка: то забегает вперед, то отклоняется в сторону, что-то вынюхивает в кустах, задирает левую лапу, а затем спешит за хозяином, деловито опустив нос к земле.

Когда мать принесла собаку, Олев заявил: «Держать в городе собаку! Да это настоящее варварство, уж лучше кормить голубей на площади Победы!» Его раздражают все крохотные, беспомощные или глупые существа,