— Да это все— сплошная прелесть! — встрепенулся Лёнюшка.

— Благодарювас. Мне особенно приятно слышать комплименты именно от вас! — Ирина обаятельноулыбнулась. — Сейчас вообще очень много совершенно сказочных явлений, —продолжала она, вдохновляясь. — Знамения, чудеса, исцеления. Это вы правильноговорите. Вот у меня недавно селезенка разболелась, так я пошла к экстрасенсу,и он за три сеанса снял с меня все боли своими пассами.

— Да это ж, —задохнулся Анатолий, — да это уже целая бесовская опера!

— А вот ятоже — стою иногда на молитве, — оживилась Татьяна, — и внутри у меня все тактепленько, так приятно, прямо голос какой-то ласковый говорит: «Ты, Татьяночкамоя, потерпи чуток — уж как я тебя упокою в Небесном Царствии. А всех враговтвоих — сожгу в адском огне!»

— Да ты уж,Татьяна, помолчала бы лучше, — вздохнула Пелагея. — Это враг тебя все томит.

Иринанасмешливо посмотрела на свою неказистую астральную соперницу.

— А ты,Ирина, к экстрасенсам-то не ходи. Колдуны они все, да и только. Вот у меняслучай был, — Пелагея обтерла губы, приготовясь рассказывать. — Разболелсякак-то Лёнюшка не на шутку. А мне старухи и говорят: не дури ты, Марковна,совсем замучили его врачи, закололи — так в гроб весь исколотый и ляжет, а наСтрашном Суде и предстанет весь продырявленный. Потому что воскреснем-то мы со всемисвоими ранами...

— Не поеду яникуда, не поеду! — взорвался вдруг Саша, чувствуя, что дело уже проиграно, ибезрассудно кидаясь навстречу буре. — Зачем я тебе нужен? Что я там будуделать? Ноябрь на дворе — до приемных экзаменов почти год. Да и не буду яникуда поступать! В конце концов, ты сама меня выгнала. И вообще я теперь ужесовершеннолетний! Лягу посреди дров, а ты, если можешь, тащи меня отсюдаволоком!

Анатолийхрабро кинулся следом за ним в атаку:

— А вотпритча такая есть. Одолели одного пустынника помыслы вернуться в мир. Ичувствует он — не выдержит искушения, уйдет из пустыни. Лег он тогда на порогекельи, раскинув руки, да как закричит: тащите меня отсюда, бесы, тащите, еслихотите, а сам я не сдвинусь с этого места. А теперь, — прибавил он торопливо,почему-то поднимая руку, как школьник, — можно я вам за свободу и любовь скажу?

— За какуюлюбовь и свободу? — заволновалась Ирина.

— А вот то,что вы говорили — с одной стороны, мол, «возлюби ближнего», а с другой стороны— «враги человеку домашние его». В земной жизни ведь как? — говорил он, путаясьи сбиваясь. — Ведь человек вроде и свободен, а уж как полюбит кого — то уж и несвободен становится сразу, потому как привязан к предмету. Уж для него предметэтот особенный, из ряда вон выходящий, верно?

—Предположим, — произнесла она с подозрением.

— Он уж ипотерять его боится, и присвоить хочет навеки, и привязать к себе, верно?

— Допустим.

— А уж еслиэтот предмет-то любимый кого другого предпочтет этому, любящему, — то уж тут-тонастоящая мука и начинается, так ведь?

— Да выговорите, говорите, не переспрашивайте, я все понимаю.

— Ну и ясноедело, как уж тут свобода! Сплошная неволя, да и только! А коли неволя — тут ужи недовольство, и ропот, и обида, и ненависть... Следственно — там, гденачинается земная любовь, там и прощай, свобода! А? Логика! А небесная?Небесная-то любовь?

— Да выфилософ! — торжественно произнесла Ирина, перебивая его. Она вдруг сделаластрогое лицо. — Александр! Откидывая все соображения высшего порядка, я хочутебе заявить, что у тебя есть кое-какие обязанности по отношению и ко мне, и котцу.

— Ты имеешь ввиду наследство?

— Кстати, инаследство тоже.

— Да я отдамтебе все, все до копейки! Пойдем завтра в какую-нибудь контору, и я напишудоверенность на твое имя, и ты все получишь сама. Но я-то, я-то зачем тебенужен?

— Вот, —Ирина обвела глазами присутствующих, — вот как расходятся христианские заповедио любви с поведением того, кто считает себя христианином.

— Да если тыговоришь, что уважаешь Христа, так почему же ты первая не веришь Ему? —закричал Саша в каком-то неистовстве, выплескивая разом все накопившиеся у негоза эти полгода доводы. — Если Он такой добрый, такой честный, призывавший людейлюбить друг друга, то почему же по-твоему получается, что Он при этом великийобманщик и соблазнитель?

— Я этого неговорила!

— Не говорила,а все же по-твоему выходит, что это так! Что же этот выдающийся, как тысчитаешь, честный человек все время повторяет, что Он — Сын Божий? Что Он умрети в третий день воскреснет? Что Он исшел от Отца и идет к Отцу? Что повоскресении Своем Он привлечет к Себе всех верующих в Него? Что Он придет всонме ангелов во Второе Пришествие и будет судить живых и мертвых? А? Если быОн был всего-навсего человек, то выходит — Он что, лгал? Значит по-твоемуполучается, что правильно распяли Его иудеи как искусителя?

— Он необязан нести ответственность за фантазии своих полуграмотных учеников, —ответила она ему сдержанно и даже мягко. — А вот ты здесь стал настоящимфанатиком, маньяком, истерикующим неофитом. Я теперь отлично понимаю, почемуздесь от тебя все отмахиваются!

— Кто, ну ктоот меня отмахивается?

— Я теперьпонимаю, по какой причине тебя неделями не желает видеть твой старец, почемуэтот иконописец не приглашает тебя на чаепитья, а этот — высокий, — она хотеласказать Калиостро, — Дионисий третирует тебя как сопляка и мальчишку. Ты здесьстал большим роялистом, чем сам король, большим католиком, чем сам ПапаРимский!

— Кто, ктотебе сказал это? — оторопел Саша. — Да отец Иероним любит меня бесконечно,потому что он всех любит и не может не любить! Отец Таврион учит меня писатьиконы, я его ученик, понимаешь ты это? А с отцом Дионисием мы часами, слышишь,часами гуляем и разговариваем!

— Да, —ядовито усмехнулась она, — ты бы поусерднее таскал трубы , поискуснее красилзаборы и похудожественнее тер краски!

— Ктонаговорил тебе этой ерунды? — Саша в отчаянье глянул на монаха Леонида. Тотзаморгал и втянул голову в плечи. — Леонид, это ваша работа? Для того вы менязазывали к себе писать письма и все расспрашивали про отца Тавриона да про отцаДионисия, чтобы послужить после внештатным осведомителем? Я всегда чувствовал,что вы только юродствуете, прикидываетесь этаким дурачком — «идиотизм»!«шифрания»! — а сами превосходно во всем разбираетесь! «Бога надо проповедоватьне какими-то там рассказами, а собственной жизнью и смертью!» — передразнил онЛёнюшку. — Так-то вы проповедуете? Только зачем вам это понадобилось? Этоковарно! Коварно!

— Не строй изсебя, Александр, этакую оскорбленную добродетель, — перебила Ирина. — Это тебене идет. Это дурная игра: раньше я был плохой мальчик, жил среди негодяев, пил,курил, воровал из дома вещи и книги, а теперь вот исправился и стал чист, какангел небесный. Чтоб валяться пьяным на голой земле, необязательно уезжать затридевять земель!