раненый бок. — Добить меня решили — вместо Жигимонта?.. Я ещё весь перемотан!

— Так и знал, что Колычев догонит, — сварливо проворчал Шуйский. — Не бывало такого, чтобы он выпивку пропустил.

— В Москве точно трезвыми останемся, бояре! — шутливо расстроился Головин. — Колычев за нас один всё выхлещет.

— Что, пира в Москве ждёшь? — недовольно одёрнул Головина Бутурлин. — Ты лучше сначала узнай, чего с утра кромешники государю нашепчут. А то обернут тебе пир в поминки.

— Эх, мне бы просто домой… — мечтательно вздохнул Салтыков. — Ничего не надо. Победили — и славно. Дай бог, государь не заметит.

— Я думал, вы в Полоцке простоите, пока я оклемаюсь, — пояснил Колычев. — А вы, значит, прямиком в Москву дунули…

— Чего нам в Полоцке делать? — хмыкнул Нащокин. — Жигимонт к себе отвалил, пыль столбом. Наши лазутчики три дня за ним шли. Пора и нам по бабам.

— Верите, бояре, я уже год дома не был, — с удивлением сознался Шуйский. — Забыл, где у жены чего с какой стороны…

— А ты кромешников спроси, они подскажут, — вдруг злобно сказал Колычев, мгновенно мрачнея.

Воеводы смешались.

Бутурлин глотнул из баклажки и молча протянул её Колычеву.

— Прости, Иван, — сказал Шуйский. — Забыл про твою Настю…

Глава 14

УБЕЖИЩЕ

Москва тонула в предрассветном тумане, когда войско наконец добралось до стен Земляного города. Караульщики раскрыли ворота и молча, угрюмо смотрели, как сквозь бревенчатую башню едут и едут обозы, идут и идут ратники.

Рядом с догорающим костром караула неподвижно стоял всадник. Лицо его укрывал колпак.

— Чего как бирюки? — недовольно спросил у караульных один из проходящих ратников. — Слова доброго не скажете защитникам своим.

— Топай давай… — проворчал караульный. — Защитник…

Когда к башне приблизились и шестеро воевод, всадник в колпаке встрепенулся и послал коня навстречу.

— Подождите, бояре, — глухо окликнул он воевод.

— А ты кто? — за всех раздражённо спросил Иван Колычев.

— Не узнал, Ваня? — Всадник приподнял колпак.

Это был Филипп. Он не усмирил царского гнева на воевод, но и сам не смог смириться.

Колычев присмотрелся к Филиппу и насмешливо присвистнул:

— Бояре, нас сам митрополит встречает!

Воеводы подъехали и остановились, внимательно и недоверчиво разглядывая Филиппа.

— Не похож ты на митрополита, — сказал Головин.

— А я и не на литургии, — буркнул Филипп. — Не шумите, бояре. Нельзя вам по домам. За то, что Полоцк сдали, государь вам уже плахи приготовил.

— Какой Полоцк?.. — нелепо изумился Нащокин.

— Ты чего, владыка? — нахмурился Бутурлин.

— Мы Жигимонта в Ливонию прогнали! — возмутился Шуйский.

— Значит, не прогнали, — тяжело пояснил Филипп. Он так и знал, что воеводы не догадывались о потере Полоцка. — Значит, вернулся Жигимонт. А Полоцк без вас ему ворота раскрыл и сдался.

Воеводы потрясённо молчали.

Филипп повернул своего коня и через плечо произнёс:

— Если вам головы дороги, давайте за мной, бояре. За вас и мне голову снять могут.

Филипп поехал к воротам башни. Если бояре не дураки — сообразят, что просто так митрополит встречать их не приедет.

Воеводы стояли на месте.

— Вань, а дядя у тебя не шутник? — недоверчиво спросил Шуйский.

— Кто знает, чего он от государя нахватался… — задумчиво пробормотал Колычев. — Разберёмся, бояре.

Колычев тронул коня и поехал за Филиппом.

За Колычевым поехали и воеводы.

Подавленные воеводы, как мальчишки, гурьбой сидели на брёвнах, что были свалены на заднем дворе подворья митрополита.

Скрипнула дверь, и с маленького крылечка сошёл озабоченный Филипп. Его сопровождал высокий, носатый монах.

— Я, бояре, теперь права печалования лишён, — недовольно сказал Филипп воеводам. — Но обещаю: заступлюсь за вас перед государем.

Воеводы молчали.

— Грозу вы у меня переждите, — добавил Филипп. — Это отец Илидор, он вас проводит.

Воеводы слезли с брёвен и, отводя взгляды, нехотя поклонились Филиппу. Монах Илидор кивнул на крылечко.

— Прошу за мной, государи, — прошелестел он.

Воеводы пошли за монахом.

— Приехали… — тускло сказал Шуйский.

Филипп задержал Колычева:

— Постой, Ванюша.

Колычев остановился, глядя в землю. Филипп переждал, пока за воеводами закроется дверь. Он понимал, что племянник сейчас взбесится, но всё равно должен был задать этот вопрос. В том, что Иван не соврёт, Филипп не сомневался.

— Спрошу тебя… Скажи, за вами точно измены нет?

Колычев яростно посмотрел Филиппу в лицо.

— Ты, дядя, при царском столе совсем правое с левым перепутал! — едва сдерживаясь, прорычал он.

— Прости. — Филипп с облегчением похлопал Колычева по плечу. — Пойдём в дом.

Но Колычев крутил головой, что-то отыскивая взглядом.

— Погоди, — остановил он Филиппа. — Ещё девчонка со мной была… Куда она провалилась?

Филипп тоже огляделся. Тын и закрытые ворота, амбары и службы, поленницы и пустые телеги, крыльцо и луна над крышей…

— Кроме сада, отсюда сбежать некуда, — сказал Филипп.

Филипп и Колычев шли по лунному яблоневому саду, заглядывая в тень под деревьями. Над ними качались белые шары яблок.

— Она как зверок, везде уснуть может, — пояснил Колычев и тихонько позвал: — Маша!..

— Невеста, что ли, твоя? — с недоумением спросил Филипп.

— Какая невеста… Блаженная. Она всех нас от ляхов спасла.

Колычев сорвал яблоко, откусил и сплюнул — кислое ещё.

— Я хотел, чтоб ты её при монастыре каком поселил, — сказал он и с вызовом добавил: — Или тебе это не по чину?

— Как ты в отроках, Ванька, дерзил, так и не поменялся, — в сердцах ответил Филипп.

— Зато ты поменялся, — со злой издёвкой похвалил Филиппа Колычев. — Принюхался к подмышкам у Малюты? Правда — кровью несёт, но глаза не режет?

Филипп не обиделся. Он понимал, что после гибели семьи Ваня будет непримирим. Да и самого Филиппа многое драло против шерсти.

— Тяжело мне здесь, Ванька, — сердито сказал Филипп. — Плачу я о покое на Соловках своих. Не знаю, что Москва со мной делает. — Он задумался и с опаской закончил: — Душу бы не погубить.

— А зачем сюда приехал? — презрительно скривился Колычев, дёрнув плечом. — Это в моём поле всех за версту видно, а здесь за каждым углом свой чёрт.

— Вот я и хочу бесов от людей отогнать, — спокойно и твёрдо ответил Филипп. — Не все же кромешники.

— На троне и одного такого хватит, — непримиримо, но так же спокойно нроизнёс Иван Колычев. — И при нём мне лучше на границе быть, а тебе на Соловках.

Они остановились. За побелённым стволом яблони в траве спала Маша. Под голову она положила икону Богородицы.

— Вот она, — сочувственно вздохнул Колычев.

— Батюшки! — охнул Филипп, присаживаясь на корточки. — Да я же её знаю! Сам же её у кромешников из зубов вырвал!.. — Он тихонько покачал Машу за плечо. — Машенька!..

Маша проснулась, бестревожно посмотрела на Филиппа и Колычева