— Божья воля, государь, — смиренно отозвался Малюта.

— Врёшь ты мне всё, врёшь, врёшь! — Иоанн встал и с хрустом потянулся. — Сам поддался! Рожи вы подлые. Мне здесь не с кем даже костяшки эти двигать! Жаль, что митрополиту сан не позволяет играть — вот он бы сыграл честно!

— Кто предан тебе, тот и в игре на тебя не покусится… — опустив глаза, скорбно признался Малюта.

Иоанн подошёл к поставцу, где стояли кувшин, кружка и тарелка с баранками. Иоанн налил себе кваса и взял баранку.

— Пой давай, — сварливо, но беззлобно сказал Иоанн. — Псы вы все.

— Лучше с псом, чем с волком… — с намёком произнёс Малюта. — А про митрополита боюсь тебе говорить.

Иоанн сел на свою скамейку и откусил баранку.

— Говори уж, чего тебе наушники нашептали, — жуя, распорядился он. — Младенцев Филипп жрёт? В жабу превращается?

— Тяжело сказать, государь, — с фальшивой скорбью вздохнул Малюта. — Измена у Филиппа. У него на подворье тайком живут воеводы, которые ляхам продались.

— Может, сам Жигимонт у него живёт? — предположил Иоанн.

Малюта не глядел царю в глаза.

— Зря шутишь, государь… Из тех опальных воевод Ванька Колычев племянник Филиппу. У Колычева друг — Петька Салтыков. Петька шурин Шуйского. И далее так же. Всех шестерых Филипп укрыл. А зачем — ты уж сам думай.

— Не может быть! — решительно отказался верить Иоанн. — Не станет митрополит врагов моих прятать!

Иоанн вскочил, поставил кружку с недопитым квасом на поставец и забегал по библиотеке. В его уме роились сразу десятки объяснений делам Филиппа. Малюта сидел без движения, глаз не поднимал.

— Это вы сами плетёте, чтобы Филиппа от меня оттеснить. — Иоанн уселся обратно на своё место.

Ведь всё так хорошо началось! Всё сложилось, как он задумал, всё ему открылось!..

— Ревнуете, черти! Он вас по рукам вяжет!

Иоанн начал быстро расставлять шахматные фигуры в начальную позицию, словно собирался играть снова. Склонившись, он задумался над доской, будто размышлял о первом ходе новой игры.

Если он — Христос, то зачем ему Филипп? Христу нужнее не апостолы… Нужнее Иуда. Но Филипп…

— Басни! — отрезал Иоанн. — Не верю!

— Не басни, государь, — очень тихо сказал Малюта и совсем понурился. — Прости. Люди видели…

Нет, Иоанн не хотел, чтобы Иудой ему стал Федя. Только не Федя!

Иоанн обеими руками вдруг сгрёб с доски шахматные фигуры и горстью швырнул их в склонённую голову Малюты. Малюта пригнулся ещё ниже, закрываясь руками.

— Уйди, сатана! — заорал Иоанн. — Нет! Не Федька! Он бармы мои надевал, да снял! Нет! Уйди! Не верю тебе!..

Малюта опрометью бросился вон из библиотеки. Иоанн швырял ему вслед оставшиеся на доске фигуры, а потом швырнул и саму доску. Партия закончилась.

Часть вторая

Государь

Глава 1

ЦАРЬ-НИЩЕБРОД

Москва встречала Преображенье колокольным звоном. В чистом небе носились стрижи. Умытые ночным дождём, на церквях нежно серебрились чешуйчатые луковицы лемеховых главок.

С рассвета у ворот подворья митрополита собралась толпа нищих, калек, попрошаек, воров и прочей городской сволочи. На праздники митрополит подавал милостыню. В ногах толпы вертелись и гавкали собаки. Ждать подаяния попрошайкам пришлось долго, и терпение их истощилось. В крытые ворота застучали кулаки.

— Слуги Божьи! Подайте убогим в праздник!

— Подайте увечным!

— С утра ждём! Подайте!

По проулку, куда выходили ворота митрополита, в праздники никто не ездил и не ходил. Москва знала, какая свора здесь рыщет за поживой. Лишь запоздавший нищеброд, ухмыляясь, ковылял к толпе.

— Да кто вам подаст, теребени кабацкой? — издалека нагло закричал он. — Рылом не вышли, срамота!..

Кто-то из попрошаек повернулся на эти крики, оскорблённый.

— Подают чистым да румяным! — не унимался нищеброд, приближаясь. — А вы своё сами берите!

Нищеброд поднял ком земли и швырнул в ворота митрополита.

Толпа сообразила, к чему её подзуживают. Свирепея, замолотила в тесовые створки ворот палками. Камни полетели через высокий забор в окна митрополичьего терема.

Нищеброд и сам подобрал из канавы драный лапоть и запустил им через ограду. Нищеброд был русским царём Иоанном IV.

Любой своей мысли Иоанн отдавался до самозабвения. Если он — Исус, то явиться к митрополиту за правдой он должен как нищеброд. А если он — нищеброд, значит, должен ненавидеть сытого митрополита.

Одна створка ворот приоткрылась, и толпа попрошаек ломанулась в прозор. Но широкой грудью коня голытьбу вытолкнул назад воевода Иван Колычев. Он выезжал с плетью в руке. Ворота за его спиной тотчас закрылись.

Колычев на коне бесстрашно врезался в толпу нищих и принялся стегать плетью направо и налево.

— Распоясались, стервецы? Ну дак я вас подпояшу! — рычал он, — Получай подаяние к празднику! Получай милостыню! — Колычев выискивал самых бесстыжих. — И тебе науку впроводку! И тебе, плешивый! И тебе, ворюга!..

Нищие вопили, пригибаясь, закрывались руками от плети, уворачивались и разбегались в разные стороны, роняя и топча друг друга. Завизжала смятая ногами собака.

В неразберихе мечущейся толпы Иоанн вдруг оказался прямо перед Колычевым, который уже занёс плеть для удара.

— Да ты что, воевода?.. — обомлел Иоанн.

— И тебе, разбойник! — ответил Колычев, полосуя царя плетью.

Иоанн повалился на землю больше от потрясения, чем от плети. На Иоанна повалились другие нищеброды. Иоанн хотел подняться, но его сбивали обратно. Вор ловко сдёрнул с него шапку. Кто-то наступил Иоанну на спину, кто-то — на руку. Его пнули в висок, и в его глазах всё поплыло и перекувырнулось.

Створка ворот митрополичьего подворья снова приоткрылась, и на улицу выскочила растрёпанная Маша. Створка за ней захлопнулась.

— Дядя Иван!.. Господи!.. Люди же!.. — отчаянно кричала Маша.

Колычев вертелся на коне, расшвыривая оставшихся попрошаек. Маша увидела Иоанна, лежавшего в грязи, как ворох тряпья. Рядом, вздрагивая, лежала помятая собака. Маша бросилась к Иоанну.

Поддельный калека, отбежав от Колычева, вытащил из-под опояски нож и метнул его в воеводу. Колычев отпрянул. Маша в это время упала на колени перед Иоанном, и нож, свистнув, вонзился в ворота над её головой.

Колычев яростно хлестнул плетью теперь уже своего коня, разворачиваясь к разбойнику. Поддельный калека отшвырнул костыль и кинулся к повороту проулка. Колычев помчался вслед за ним.

Маша, не заметив ножа, перевернула Иоанна лицом вверх.

— Живой ли ты, дедушка? — с ужасом спросила она.

Иоанн что-то невнятно промычал.

— Эй, люди! — закричала Маша в закрытые ворота. — Дядя Еремей! Дядя Илидор! Тут дедушку затоптали! Помогите!..

Ворота опять приоткрылись, и на опустевшую улочку, оглядываясь, вышли два монаха.

— В дом его надо, дяденьки! — плачуще сказала им Маша.

Монахи брезгливо наклонились над Иоанном.