на лбу ладонями, песенкой из «Ивана Василича» и мгновенного удара каблуком в лобец. Мамой клянусь — не знаю, что творилось в башке сержанта, сотворившего такое дерьмо, возможно — в его котелке вовсю совокуплялись демоны. Совершенно не удивился бы, увидев такое.

Крокодилы, лоси, прочее дерьмо закончилось в аккурат перед вторым Дагестаном. То ли из-за начавшегося увольнения 1–7, то ли из-за разделения подразделений на неположенцев и тех, кто ехал на границу, черт знает. Звездюли-то никто не отменял, равно как дурость, безделье, нежелание включить башку там, где стоило и, конечно же, славные боевые традиции, передаваемые в полку из поколения в поколение.

К нам переводили ментов с конвойщиками и список идиотизмов где-то даже пополнялся.

Прикомандированные армейцы-артиллеристы как-то поймали своих душар за написанием писем а-ля «пишу на ноге убитого товарища, нога дергается, потому подчерк кривой». Парни, целых две бараньи головы, неделю ходили повсюду со снарядами от своих гаубиц. Нормально, чо.

Летом в Дагестане нас с Колей били в шесть-семь пар ног-рук и прочего, били с душой, били с желанием доказать собственное превосходство и последним, что тогда запомнилось, стала каска, обычный стальной шлем, замеченный краем глаза. Зеленая хреновина, мелькнув молнией, вошла с точное соприкосновение с моей собственной макушкой и мир вокруг померк, превратившись в густой кисель минут на десять.

Через месяцок у товарища, засветившего мне каской, случились родители, приехавшие сразу по возвращению полка в Крас. Родители приехали проведать парня, три месяца торчавшего в сраке мира, сосредоточившейся на заставе Аксай. Увольнительные, снятые квартиры, радость встречи и всё такое.

В часть он вернулся в зеркально переливающихся берцах, остро необходимых для грядущего дембеля. Берцы стояли у кровати, блестели и заставляли нервничать двух товарищей, совместно участвовавших в том самом побоище. Парни нервничали и, спустя немного времени, этот герой снова ходил в сапогах. Такое вот, понимаешь, товарищество, боевое братство и прочее. Кто поехал домой в его чудесных черевичках мне неизвестно, да и все равно, если честно.

Весной 2000, на дорогу между Сержень-Юртом и Ведено припорол КАМАЗ, притащивший ВОПу в целом и нашим расчетам в частности жратвы, немного новых сапожек, прекрасно-задую любительницу матюгаться и санинструктора Марину. И Серёжу, первого духа, увиденного нами.

Мы ходили вокруг него кругами и дивились, совершенно не ожидая такого подарка. Серёжа был высок, широкоплеч и адски тощ. На нем, как на вешалке, висела явно чужая старая форма, сапоги выглядели прошедшими отсюда и до Китая, а из относительно нормального на нём имелась шапка.

— Строить будем? — поинтересовался Гусь.

— Ага, — сказал Адик, — будем.

Серёжа помог нам дорыть землянку, выпил «нестле» из красной банки, закурил «приму» из выданного ему пакета, полного красных пачек и с утра, чтобы не позорить дивизион, за него взялся Палыч.

Серёжу обстригли, дали помыться, дали старую ментовку Адика, чью-то старую портупею. Он вдруг превратился в натурального техасского рейнджера. А издеваться над почти заморенным пацаном посреди Чечни показалось совершенно глупым делом.

Но звездюлей ему отсыпать разок пришлось. За дело и это совершенно другая история.

До встречи

Они уезжали. Наши пацаны, отобранные в учебки. Их ждали курсы младших командиров, водителей БМП и БТР, наводчиков, кинологов и даже сапёров. Кто-то уже укатил в составе спецвзвода, разделённого на ГСН и разведку. Они уезжали, а оставшимся оставалось то ли завидовать, то ли радоваться.

Причина данного диссонанса оказалась простой — отправка в полк. Всех, не отобранных на хитрые ВУС, ждало самое обычное будущее в батальонах, батареях и остальных подразделениях. Не сказать, что оказаться обычным стрелком, да даже старшим стрелком пулеметчиком, казалось чем-то плохим. Вот в АЗДН никому не желалось, в АЗДН бегали с трубами и плитами, пусть мы совершенно не представляли — о чем, мать его, речь.

Дело оказалось простым, но узнали мы всё это немного позже. А кому-то, безупречно талантливому в плане не очень высокохудожественных почеркушек карандашом, выпало попробовать сразу несколько специальностей, предоставленных нам Родиной. Разве что до плит, слава яйцам, дело не дошло.

Уехали сержанты-старослужащие, оставив нас со «слонами». Уехало немало офицеров, включая комроты и комвзвода. Нас, оставшихся, на совсем короткий промежуток соединили в 1,5–2 роты и даже на какое-то время дали вздохнуть спокойнее.

Впереди лежала вполне ясная определенность и, одновременно, всё напоминало наши последние часы перед КМБ.

Кто нас ждет? Что нас ждет? Как оно вообще?

Нас ждали самые обычные дни внутри части, нас ждали старшины, офицеры, само собой санчасть и, конечно же, наши старые-добрые товарищи прочих призывов, положений и наоборот. И, конечно же, первая командировка.

Остатки вольно-юной жизни трепыхались где-то внутри, пытаясь доказать — мы еще здесь, мы еще остались… Хотя сознание чётко понимало: ты никогда не станешь таким, как был. Никогда. Если не сказать, что ты-прошлый уже помер, пусть и не своей смертью. Так и вышло, на самом деле, мы изменились. И вот какой интересный факт…

Я даже не думал, что Ахтырка вызовет во мне какие-то добрые чувства или хренову ностальгию. Но:

В свой последний приезд, когда нас закинули туда на месяц после второй командировки, типа на учения, взгляд изменился. До конца службы оставалось еще немало, ведь только начался сентябрь 99-го и 7–9 месяцев, оставшихся нашему призыву, казались еще более длинными, чем прошедшие.

Ни у кого не осталось глупых календариков с датами, проколотыми иглой, никто не строил ненужных планов и даже зависть к 2–7 уже закончилась. Да, им осталось пара-тройка месяцев и всё, пора собираться.

Где-то одни сутки, пока с Краса везли всё необходимое, включая большую часть офицеров, мы отдыхали. Порядок наведен, не доеб… не придерешься, дневально-дежурные назначены, всё ништяк, гасимся, пацаны.

Столовка встретила обожаемым запахом хрен пойми чего, включая сечку и, глядя за панорамные её окна на двухэтажку, когда-то так любимые спецназом, потянуло сходить именно туда.

Ничего интересного не нашлось, зато оно подкараулило меня в… Правильно, в полковом сортире на сколько-то там очек. Даже не пришлось искать. На штукатурке у входа, рядом с умывальниками, явственно виднелось: Медведь, 1-98, Шахты.

Прямо привет из прошлого, честное слово.

Последняя Ахтырка закончилась быстро. Ночным подъёмом, грузовиками, прущими за имуществом, электричкой, построением, сборами и поездами, вновь тащившими нас куда-то. В августе наши бывшие спецы дрались и погибали в горном Дагестане и мы думали — едем туда. А оказалось, что в Моздок, а вышло, что в Ставрополье, а оказалось — в Чечню.

В сентябре сопки вокруг Ахтырей оставались зелеными. И такими же остались в памяти, с той странной