Вокруг сеньоры Соврано тут же роем засуетились слуги, словно она была смертельно ранена. Кто-то истошно звал лекаря. Но Джулия теперь больше всего на свете боялась лишь одного — что эти люди отберут Лапушку. Она этого не вынесет. Фацио обещал. Обещал, что Лапа сможет остаться с ней! Но что теперь? Это — его мать, выбор более чем очевиден. Джулия, будто в горячке, сделала рукой защитный жест и взглянула на своего жениха, который, не отрываясь, смотрел на нее. Не на визжащую мамашу, а на нее. И лишь Безликий бог знает, что отражалось в этом взгляде. От ужаса Джулия даже не опустила глаза, которые уже разъедали слезы. Какой прок теперь опускать глаза…

Первое впечатление нельзя произвести дважды. Теперь уже ничего не исправить — дело сделано. И если в кошмарном приеме, который оказала ей сеньора Соврано, не было и крупицы ее вины, то теперь Джулия была виновна во всех грехах, потому что несла ответственность за Лапушку. И она от нее не отпиралась. Но, что же теперь будет? Что делать? Падать в ноги? Умолять? Ради Лапы она была готова на все.

Тем временем, оханья прекратились. Сеньора Соврано уже восседала на поданном табурете с демонстративно выставленным пальцем. Но, как заключил встрепанный доктор словно вытащенный из собственной кровати, благодаря богу, на драгоценной сеньоре не было и царапины. Но та запрокидывала голову и закатывала глаза, будто, по меньшей мере, умирала. Какая-то черноволосая девчушка в наброшенной прямо на сорочку шали, присела у ее ног и держала «здоровую» руку, с трудом сдерживая смех. Еще одна девица с озабоченным лицом встала рядом и старательно обмахивала «раненую» веером. Фацио стоял тут же, но его лицо ничего не выражало, словно он обратился каменной статуей.

Наконец, сеньора будто очнулась, поджала губы. Джулия с ужасом увидела, как ее ясные глаза остановились на ней. Джулия, не раздумывая, прижала к себе Лапу и пошла к мамаше с твердым желанием вымолить прощение. Если в этом унижении был хотя бы крошечный шанс все уладить — плевать на унижение! Лапа стоил любых унижений!

Она подошла к сеньоре Соврано и намеревалась упасть в ноги, но вздрогнула, чувствуя под локтем железные пальцы Фацио. Он удержал ее. И лишь безжалостно усилил хватку, когда она вновь попыталась это сделать. Зачем? Оставалось только в покаянном жесте склонить голову:

— Сеньора Соврано, умоляю простить меня и моего питомца. Ведь все, к счастью, обошлось. Лапушка очень напуган незнакомой обстановкой, он дрожит. — Она замолчала, с надеждой вглядываясь в бледное лицо. Должно же быть в этой сеньоре хоть что-нибудь человеческое! — Это очень умный, ласковый и добрый зверь, клянусь вам, сеньора. Я поручусь за него всем, чем только можно. Простите нас, сеньора, такого никогда не повторится.

Та лишь снисходительно кивнула:

— Конечно, не повторится. Алонсо!

На зов вышел из тени один из слуг. Сеньора открыла, было, рот, намереваясь отдать приказ, но Фацио сделал шаг вперед:

— Матушка, я рад, что все обошлось, и вы не пострадали. Но прошу вас быть снисходительной: мы были в пути четыре дня и чудовищно устали. Вы же видите, девица Ромазо не в себе и едва стоит на ногах. И вам после потрясения непременно надо отдохнуть. Велите Мерригару подать вам успокоительных капель. — Он тут же поднял голову, высматривая кого-то: — Дженарро, прикажи подать в покои ужин и горячей воды. Живо!

Сеньора Соврано даже поднялась со своего табурета:

— Фацио… полагаю, нам нужно поговорить. Немедленно.

— Завтра, матушка, все завтра. Или вы совсем позабыли, что такое дорожная усталость?

— Фацио!

Он лишь поймал ее руку и поднес к губам:

— Мне дорог ваш покой. Это единственное, что сейчас имеет значение. — Он отпустил тонкие пальцы: — Полагаю, комнаты для моей невесты готовы.

Мамаша вновь открыла рот, но сын опередил:

— Я знал, что во всем могу на вас положиться. Ступайте к себе, матушка, час поздний. Я надеюсь, ваш труд по размещению сеньоры Джулии охотно разделит в этот вечер Доротея.

Девица, которая обмахивала мамашу веером, присела в поклоне и улыбнулась, вскидывая быстрый взгляд:

— Конечно, сеньор. Я все сделаю так, как вы пожелаете. Если бы вы только знали, с каким нетерпением мы ждали вас.

И Джулия невольно забыла про сеньору Соврано. Даже острый страх на мгновение исчез. Этот тон, этот взгляд, эта улыбка! Да и эти слова! Всемогущий бог, да это же настоящее бесстыдство! Не нужно было иметь особой проницательности и жизненного опыта, чтобы увидеть, что слова этой бессовестной вмещают гораздо больше, чем требовалось. И как же заскребло внутри! Не ревность, конечно, — возмущение! Возмутительно вести себя подобным образом, когда сама Джулия, нареченная невеста стоит в двух шагах. Сначала мать красноречиво дала понять, что не согласна ее в этом доме даже терпеть, теперь эта Доротея унижает у всех на глазах. И уж, конечно, с немого благословения матери. Впрочем… домашним наверняка все известно, и никаких открытий здесь нет. Но теперь…

Джулия выпрямилась, насколько могла, задрала голову и посмотрела на эту Доротею. Та же, не скрываясь, таращилась в ответ, будто оценивала. В остром взгляде серых глаз не было никакой учтивости, да и присутствие мамаши, похоже, придавало смелости. Кто она такая эта Доротея? Уж, точно, не прислуга.

Под взглядом сына сеньора Соврано все же сдалась, пухлые губы залегли капризной скорбной складкой, выражая все ее праведное возмущение. Она все еще немощно опиралась на руку черноволосой девчушки в шали, а та не переставала сдавленно улыбаться и бросала озорные взгляды то на Фацио, то на саму Джулию. Но нескрываемый искренний восторг у нее вызывал Лапушка. И только лишь в глазах этой самой улыбчивой девчушки не было презрения или недовольства. Только на нее и было отрадно смотреть.

Она вдруг отстранилась от сеньоры Соврано, которая уже в гордом возмущении направилась в колоннаду, кинулась к Фацио и без стеснения обняла:

— Ты ведь все расскажешь завтра, брат? Правда?

Тот с неожиданной нежностью коснулся губами ее макушки:

— Конечно, Розабелла. А теперь иди с матерью.

Розабелла чмокнула брата в щеку, но тут же повернулась к Джулии и поклонилась с озорной улыбкой:

— Добро пожаловать в Альфи, сеньора Джулия. — Она заложила руки за спину и вертелась от неловкости, глядя на Лапу: — Его зовут Лапушка?

Джулия кивнула.

— Он, правда, добрый и умный?

Фацио тронул сестру за плечо:

— Иди с матерью,