Тиранихе ничего не оставалось, как только выполнить приказ своего сына. Но и здесь она умудрилась поторговаться, намереваясь запереть вместе с собой в монастыре несчастную Доротею. Искренне считала, что та должна была слепо следовать за ней даже на плаху. Из преданности и вечной благодарности, разумеется. Бедняжка едва не сошла с ума от такой заманчивой перспективы. Но у сироты-бесприданницы было слишком мало выбора. Фацио предложил найти ей подходящего мужа, и та, не думая, согласилась, даже если этот благодетель будет кошмарным стариком.

Лапушка всполошился, соскочил с колен и кинулся к двери. Створка покачнулась, и показалась сияющая Розабелла с руками за спиной — наверняка что-то прятала. Она была в голубом атласе. Том самом, который Джулия припасла для нее. Это платье, украшенное жемчугом, сшили к свадьбе, но девчушка никак не могла расстаться с ним — надевала почти каждый день, вероятно, наделяя его каким-то особым для себя значением. Она устала от траура. И как ей шли эти мягкие небесные переливы. Как светилась фарфоровая кожа, как чисто сияли глаза. Она была очаровательна, свежа. Розабелла была, наконец, счастлива, будто разбилась стеклянная колба, в которую она была заточена.

Она нагнулась, погладила Лапу, который норовил запрыгнуть на руки. Заговорщицки улыбнулась:

— Смотри, сестрица, какой подарок я купила в городе для Дженарро!

Розабелла неудержимо расхохоталась и подняла руку, удерживая за кисточку остроконечный ночной колпак. Шелковый, вышитый по краю цветной гладью.

Джулия невольно прикрыла рот ладонью и прыснула со смеху:

— Кажется, это жестоко… Все равно, что надеть этот колпак на медведя.

Розабелла хмыкнула, поджала губы:

— Вот еще! Завтра он станет женатым человеком. Разве степенному сеньору не полагается знатный ночной колпак? Вот посмотришь, и месяца не пройдет, как Альба его на все лады перекроит!

Нянька Теофила снова заалела от переполняющих чувств, расставила ручищи и надвигалась на Розабеллу огромной серо-белой тучей:

— Ах, моя козочка! Ах, проказница! — Старуха обхватила ее, душа в объятиях. — Ох, и наплачется с тобой сеньор-муженек, когда твое время придет!

Девчушка лишь хохотала. Она полюбила Теофилу всей душой. Первые дни после отъезда матери просто не отходила от старухи. И при каждом удобном случае обнимала, будто неосознанно пыталась наверстать то, что не получено. Теофила же таяла, словно воск. Она чувствовала, что нужна — и это было для нее самой лучшей наградой.

Розабелла освободилась, наконец, от объятий старухи, звонко поцеловала ее в щеку несколько раз. Посмотрела на Джулию:

— Я, ведь, за тобой. Брат зовет. Там художники приехали. Все ждут в галерее искусства.

Джулия обреченно выдохнула:

— Я говорила, что мне не нравится эта идея. Довольно и одной фрески. Это глупость. К чему?

Розабелла лукаво улыбнулась:

— Брату виднее. Ты же знаешь, что волю мужа надо уважать. Он уверен, что это должен быть твой портрет. И я уверена… Да все уверены!

Спорить было бесполезно. И Фацио, и Розабелла умели быть непостижимо упрямыми. Оставалось лишь соглашаться.

Джулия подозвала Лапу. Тот с неповторимой ловкостью вскочил на руки и привычно устроился. Что ж, портрет — так портрет. Но этот портрет просто невозможен без Лапушки.