«Что произойдёт, если задать взбучку четырёхкласснику?»

Пьер остановился посередине гравиевой дорожки и поправил очки.

«Никогда не бывало, чтобы кто-то из реальной школы осмелился на подобное деяние. Я во всяком случае такого не слышал. Вероятно, это не запрещено… Нет, кстати, это не запрещено, но не-ре-ально!»

«Почему же?»

«Даже если сумеешь поколотить четырёхклассника, то это засчитают как бунт. Останешься без выходных. А четырёхклассник всё равно пойдёт к члену совета, тот явится мстить. Но ему уже нельзя дать сдачи. Неминуемо последует исключение».

И как раз за ужином один парень из реальной школы получил горчичник: потянулся за солонкой через приборы соседа. Это заметил старший по столу и выкрикнул короткий приказ. Юнец безропотно приблизился к начальству, вытянулся по стойке смирно и, держа руки за спиной, наклонил голову. Старший вытер рот салфеткой, не спеша повернулся к обреченному на казнь, взял чистый нож, взвесил его на руке несколько раз и, наконец, ударил свою жертву рукояткой под затылок. Парень сразу заныл и под общий смех поплелся к своему месту за столом. В его глазах блестели слёзы.

Один горчичник, значит, не составляло труда выдержать. Не так уж больно. Но каково стоять в ожидании, наклонив голову? И потом этот смех… Требовалось, значит, искать какой-то компромисс. Проще всего, конечно, было принять удар. Не моргнув глазом. Это могло бы нейтрализовать смех. Любая другая реакция приведет или к драке, или все равно к тому, что тебя осмеют, над тобой будут издеваться. Но какой может быть компромисс для новичка с дурацкой причёской?

Он все еще был погружен в свои размышления, когда трапезная разразилась смехом и одновременно криками возмущения. Дело в том, что ученику реальной школы за четыре-пять столов от Эрика приказали встать лицом к продольной стене, расписанной фресками, по стойке смирно, как к позорному столбу. Сосед по ужину, тоже реалист, растолковал: после трех горчичников полагается место у данного столба, а если кто окажется там вторично — последует вывод из столовой и автоматическое лишение выходного дня.

«А если кто-то отказывается принять горчичник?»

«Тогда он должен встать к позорному столбу. Засчитают как три горчичника».

«А если не вставать к столбу?»

«Тогда оставят без парных выходных».

«А можно и от этого отказаться?»

«Нет, тогда исключат из школы».

«Можно отказаться от горчичника, даже если старший по столу член совета?»

«Да, по правилам такое не запрещается. Но тогда член совета может наехать на тебя сразу же после жратвы, за пределами столовой, и отдать приказ о горчичнике в любом случае. Хотя у нас за столом старший не член совета, а просто четырёхклассник».

Здесь открывались новые возможности, но стоило подумать тщательно. Штрафные работы или арест на выходные означал, что он пропустит поездку домой. Таким образом, он мог бы никогда не принимать трёпку, но всё равно подчиняться правилам, чтобы не выгнали из школы. Однако подобный метод наверняка имел и свои недостатки. Ему следовало обсудить проблему с Пьером, который явно обладал приличным опытом в искусстве избегать неприятностей на свою голову. Горчичник в любом случае сильно отличался от папашиного удара по носу за столом. Его назначали тому, кто каким-то образом нарушал этикет, то есть не без причины или не для того, чтобы просто доставить удовольствие старшему по столу. Он посчитал, что достаточно легко справится с трапезным ритуалом, он ведь знал все правила поведения за столом. Но если он сейчас считался новым и крутым, то вряд ли его обойдет чаша сия, как говаривал у них в Школе преподаватель Слова Божия.

В первый раз ему пришлось делать выбор сразу после ужина. Когда он возвращался к себе в Кассиопею, его догнал один из учеников реальной школы и хлопнул по спине. Это был щуплый парнишка, учившийся на класс или два младше, который сейчас выглядел испуганным и неуверенным. Парнишка торопливо перевёл дух, прежде чем сказал то, что от него требовалось.

«Тебе надо в Олимп и чистить ботинки графа фон Шенкена, такой у тебя приказ».

Эрик скорее удивился, чем рассердился.

«Вот как? Он что, член совета?»

«Нет, но четырёхклассник и… да, в Олимпе, значит».

«Передай, что ему следует прийти в мою комнату в Кассиопее и попросить об услуге. А тогда посмотрим, что получится», — сказал Эрик и повернулся, чтобы продолжить путь.

«Нет, ты не можешь…»

«Почему?»

«Ну потому, что, если я приду к фону Шенкену и скажу, что этот новый и крутой… что ты отказался, я тоже останусь без выходных».

Эрик взвесил ситуацию. Он вовсе не хотел, чтобы кто-то совершенно невиновный лишился из-за него выходных. Чистку ботинок, конечно, затеяли, чтобы позабавиться. И, видимо, стоило ему сейчас отдраить эти шузы, его оставят в покое. Откажись — и его завертит карусель возможных репрессий. Как же выпутаться с наименьшими потерями?

«Хорошо, — сказал он. — Я иду с тобой».

Именно фон Шенкен, как оказалось, победил его в финале на 100 метров. Чемпион выставил в ряд десять пар обуви, включая изгвазданные глиной и грязью футбольные бутсы и военные сапоги, а также замшевые и кожаные туфли трёх-четырёх разных цветов.

Увидев выстроившуюся обувь, Эрик понял, что все его отказные планы летят к чёрту. Притом фон Шенкен пригласил пару друзей на представление. Обувь стояла посередине большой комнаты отдыха в Олимпе, а четырёхклассники сидели на креслах и стульях вдоль стен.

«Ага, а вот и наш маленький кролик из реальной школы! Необычайно новый и крутой кролик, вы не считаете так, парни?» — произнёс фон Шенкен вместо приветствия.

«Я не кролик», — сказал Эрик сквозь крепко стиснутые зубы. Руки сами собой сжались за спиною в кулаки.

«Только бы не ударить, не драться», — вертелось у него в голове, но вместе с тем он уже оценивал противника по весу и длине рук, бицепсам и прессу. Пожалуй, победить можно без особых трудностей. Но не вышло бы потом катастрофы.

«Как же так? Бегаешь-то в любом случае, как кролик. Или, возможно, заяц», — сказал фон Шенкен и заслужил естественный смех товарищей.

«В следующем финале я побью тебя так же легко, как сделал в предварительном забеге сегодня», — произнес Эрик.

Это подняло его на сравнимый уровень и бесспорно соответствовало истине, известной и фон Шенкену. Спринтеру из четырёхклассников несолидно глумиться над обогнавшим его учеником реальной школы.

Контрудар почти сработал. Во всяком случае смех прекратился, и фон Шенкен сменил язвительность на деловитость.

«Значит, обувь надо почистить так, чтобы комар носу не подточил. А бутсы вообще должны сиять как задница младенца. Понятно?»

Эрик оказался перед выбором. Проще всего сразу же поколотить фон Шенкена. При неожиданном нападении он, конечно, успел бы достаточно его изуродовать, прежде чем другие гимназисты ввяжутся в драку. Но последствия могли стать необратимыми. Нет, рукоприкладства следовало избежать. Однако ж и опускаться здесь перед ними на колени и под аккомпанемент шуток и комментариев заниматься обувью фон Шенкена означало примерно такой же финал. А именно драку. Поскольку самолюбие все равно одержало бы верх над расчетом. Выходит, оставались только переговоры.