Квалификационная система откровенно работала на более сильных, то есть гимназистов. Потому что рослый и мощный «ветеран», выходивший в финал с одной попытки в тех же прыжках в длину, естественно, имел преимущество над совсем юным конкурентом, которому для максимального результата приходилось использовать все свои шесть попыток.

Только тонкий расчёт и разумный подход давали шанс на победу. Лучше поберечь силы там, где всё равно ничего не светит. Поэтому в высоту Эрик начал прыгать, когда планка поднялась до такого уровня, что ему для вылета из соревнований хватило трёх попыток. Сманкировал он и в тройном, где все ограничилось заступами и пробежкой по яме с песком. Безрезультатно использовал шест. Зато хорошо дался прыжок в длину. При метании копья он сделал три намеренных заступа и три слабых броска, чтобы поберечь руку для диска и ядра, где ему хватило одного подхода, чтобы с гарантией получить место в финале.

В беге на 5000 метров проводился только финальный забег, но туда попадали исключительно те, кто прошёл в финал в каком-то другом виде. Самым сложным выглядел спринт, где пришлось выкладываться до предела. На средней дистанции первые забеги проводились с разделением на реальную школу и гимназию, так что ему удалось сберечь силы и всё равно пройти дальше в промежуточный этап.

Однако для того, чтобы обеспечить себе удачную серию, требовался тщательный выбор. Прежде всего, между 100 и 200 метрами. Он предпочёл войти в финал на 100 метров и пробежал в первом пробном забеге на 200 метров с явно проигрышным временем. То же самое касалось 800 и 400 метров. Он пробежал, не устав, 800 метров, но прицелился на 400 метров. Финал на 800 метров всё равно нельзя было бежать до или после забега на 5000 метров.

Финалы закончились только к семи часам вечера. Эрик сначала воспринял свои результаты с разочарованием. Ни одного первого места. Вторые по прыжкам в длину, толканию ядра, бегу на 100 и 5000 метров, третье — в диске. Но только в финале на стометровке он имел шансы. Там он затянул рывок из-за соседа, сделавшего откровенный фальстарт. Ему все-таки удалось отыграть задержку, всего-то на полметра отстал от победителя, которого, между прочим, довольно легко обошел в полуфинале. Но в других видах чемпионы добились результатов, превосходивших его личные рекорды. Так что не стоило искать причины где-то на стороне. Он, конечно, оказался единственным из учеников реальной школы, кто вообще выступил в финале. Ну и что из этого? Он ведь ничего не выиграл.

Когда он сидел и расшнуровывал шиповки после забега на 5000 метров, завершавшего соревнования, к нему подошёл учитель физкультуры и похлопал по спине. Учителя звали Бергом, у него были маленькие усики и чёрные коротко подстриженные «ёжиком» волосы. Он пожал Эрику руку и, разговаривая, рубил воздух ладонью на манер всех тренеров и офицеров.

«Ах, — сказал Эрик. — Я просчитался немного. Лучше бы наплевал на 400 метров и взял место в финале на 200 метров. Да и прозевал старт на сотку».

Берг с улыбкой смотрел на него секунд десять.

«Ты не любишь проигрывать, да?»

«Да, если только это не тот случай, когда нельзя ничего поделать… Например, в прыжках в длину меня отделяли от победителя тридцать пять сантиметров. Тут особенно и говорить не о чем…»

«Ты хорошо играешь в футбол?»

«Я не технарь, но никогда не уходил без голов с поля».

«Замечательно, Эрик. Ты, конечно, подходишь для Щернсберга и через год-три-четыре выиграешь, чёрт побери, даже то, на что и не рассчитываешь. Ну как, справишься с этим?»

«Надеюсь. Но сегодня нечему радоваться».

Берг рассмеялся и снова похлопал его по спине, на этот раз немного сильнее.

«Ты из победителей, а такие нам нужны. Это воистину хорошо для Щернсберга».

Пьер лежал на своей кровати и читал толстый роман на английском, когда Эрик пришёл, чтобы переодеться к ужину.

«Как прошло?» — спросил Пьер, не отрываясь от книги.

«Так себе. Мог выиграть финал на 100 метров, но пролетел. Стал вторым и третьим ещё где-то, но это же несправедливая система».

«Ты о чём?»

(Взгляд Пьера всё ещё оставался прикованным к книге.)

«Имею в виду, что мы, реалисты, должны соревноваться с этими из гимназии. Не так легко выиграть у тех, кто старше на три-четыре года. Если бы соревновались только между собой, я выиграл бы в пяти-шести видах, но сейчас… ах!»

Пьер взял закладку с письменного стола, аккуратно вложил её в книгу и сел.

«Так почему, по-твоему, реальная школа не должна соревноваться с гимназией?» — спросил он тоном, в котором звучала лёгкая ирония.

«Чёрт его знает. Выглядит как-то странно».

«Но это само собой разумеется. Потому что, состязаясь с ними, мы обречены на поражение. Обязаны проигрывать. Ты что, ещё не понял?»

«He-а. Но, что примечательного, если парень, которому девятнадцать, бегает быстрее, чем те, которым четырнадцать? И кстати: что здесь называют дружеским воспитанием?»

«Это значит, что мы всегда должны получать трёпку от них. Причем не только в спорте, а вообще».

«Хочешь сказать, что они много дерутся?»

«Именно. Больше, чем ты можешь представить. То есть это не что иное, как дэспотизм».

Произнося последнее слово, Пьер поправил очки, дабы обозначить искусственную паузу перед применением «высокого» лексикона. Подчеркнутого еще и манерным произношением. Эрик подумал немного о мыслимом или возможном контексте такой оценки.

«Тебе сильно достаётся от гимназистов, ты это имеешь в виду?»

«Да, в любом случае тут нельзя нарываться», — ответил Пьер, понизив голос.

«И как ты поступаешь?»

«Я толстый, хорошо учусь и считаюсь зубрилой. Вероятно, еще и трусом. А они не находят особой радости трепать интеллектуала и труса. Но с тобой будет куда хуже. Ты, значит, ещё не понял, что означает, если парень из реальной школы чуть не побил их в спорте. Тебе стоит ожидать того или иного горчичника в ближайшее время».

«А что такое горчичник?»

«Это когда бьют по основанию черепа ручкой столового ножа. А кулаком или костяшкой безымянного пальца целят либо в висок, либо посередине в туловище».

Эрик стоял неподвижно с шиповками в руке и пытался понять, что он сделал плохого, пытаясь победить в спортивный день. Он, выходит, оказался «новым и крутым». Гимназисты из тех, кто сидят старшими за столом, могли приказать ему наклонить вперёд голову и безропотно принять трёпку?

«Чёрт, и здесь то же! — воскликнул он и швырнул шиповки в стену. — Я пришёл к тому, от чего ушёл! Да не хочу я драться, не хочу, я устал от этого!»

«У вас тоже были члены совета в твоей прежней школе?» — спросил Пьер осторожно.

«Ах, я не могу объяснить. Расскажу в другой раз, пошли жрать, что ли».

По пути в столовую Пьер рассказал, что, если безропотно принимать трёпку и не реветь и не вести себя дерзко, самое плохое кончалось после первых недель. Новичку, прежде всего, следовало пропитаться духом Щернсберга. Всем поначалу приходилось трудно. Однако те, кто упрямствовал, всегда получали большую трёпку, чем те, кто подчинялся. Упрямцев дольше называли новыми и крутыми. Эрик подумал, что мог бы, наверное, принять трёпку, словно от папаши. Хотя, если выстоишь, они, пожалуй, воспримут это как вызов. Будут бить, пока не сломают. А если бы он тогда у бассейна не смог сдержаться?