Но пришло время подлить масла в огонь страха:

«Ты скажешь так, даже видя, что никто не верит тебе. Потому что, если ты втянешь сюда полицию, я просто расскажу, чем ты занимался все эти годы. Ты ведь можешь сейчас попытаться ударить меня обувным рожком. Но сквозь запертую дверь тебе всё равно отсюда не выбраться. Когда я закончу с твоей рожей, то сразу сломаю тебе левую руку. Прямо в локтевом суставе. Ты будешь выть, пока не потеряешь сознание. Я клянусь тебе — так всё и будет. Я действительно сделаю это. Ты станешь кричать и выть, пока не потеряешь сознание от боли».

Эрик наблюдал за человеком перед собой. Страх действовал. Смешной рожок для обуви застыл в том же положении. Папаша тяжело дышал носом и не мог отвести взгляд от лица сына.

«Почему я не помню, как называется эта птица? — подумал Эрик. — И почему я совершенно спокоен, хотя, вероятно, всю жизнь ждал этого момента. Адреналин-то должен разбежаться по всему телу. Но сердце бьётся в нормальном режиме, и я вовсе не нервничаю. Хотя, казалось бы, ситуация требует. Странно. Ведь не пройдет и десяти секунд, и его кровь забрызгает весь пол и обои (надо бы не поскользнуться в ней). И он, как слепой, зашарит длинными руками перед собою, ничего не видя. И всё-таки почему я так спокоен? Потому что это — в последний раз? И никогда больше».

Он сделал первый медленный шаг в сторону окаменевшего папаши.