— Простите, но масоны не розенкрейцеры[15], не «Орден розы и креста». Какое отношение мальтийский крест может иметь к масонству? — слегка поднимая брови, справился Ардашев.

— В истории много причудливых хитросплетений и необъяснимых фактов. А как объяснить, что Российский император вступил в католический орден, если человек православного вероисповедания вообще не имел права там находиться? И всё это не мешало ему поддерживать отношения с масонами, хотя они были не всегда гладкими. Но вернёмся к кресту. В 1822 году масонские ложи в России были официально запрещены. Они стали возрождаться после беспорядков 1905 года. Что касается меня, то мой путь к масонству начался в 1912 году, когда в России была учреждена ложа «Великий Восток Народов России». Но она была не такая, как, допустим, во Франции. Ради конспирации мы отказались от составления списка масонов, разорвали все связи с зарубежными обществами, упростили обряд инициации и разрешили женщинам вступать в ложу. Главное, чему мы старались следовать — высокие моральные качества членов организации и способность хранить тайну. Руководил ложей верховный совет, во главе которого стоял генеральный секретарь. В 1917 году я уже входил в верховный совет, а генеральным секретарём был управляющий делами Временного правительства Гальперин. Он-то и передал мне это сокровище Безбородко на хранение. И вот я в Праге.

Ардашев пожал плечами и проговорил с недоумением:

— Простите великодушно, Никанор Евграфович, но я не пойму, в чём должна заключаться моя помощь? Подлинный крест остался у вас, и кредит, насколько я понимаю, вы всё равно получите.

Кисловский поправил пенсне, вынул из кармана пиджака свёрнутый лист и протянул Ардашеву.

— Разберёте? Здесь на чешском. Подбросили под дверь второго дня.

Клим Пантелеевич кивнул и прочёл: «Пан Кисловский, в договоре написано, что Ваш крест золотой и украшен брильянтами. На самом деле, он медный с позолотой и обычным хрусталём. Я готов вернуть его вместе с остальными бумажками за 200 000 крон, или обменять на настоящий крест. В противном случае, я расскажу газетчикам, что Вы мошенник и предъявлю доказательства. Деньги или подлинный крест вышлите посылкой на адрес: Прага, Главпочтамт. Подателю купюры в 20 крон: серия P030, Č. 386515. Если не получу через пять дней, ждите беды».

Клим Пантелеевич поднял глаза и сказал:

— Написано карандашом, печатными буквами, коряво и с ошибками. Похоже, что и, впрямь, вор писал.

— Вероятно. А крест, видимо, отнёс скупщику краденного. Тот проверил и вернул.

— Кто ещё знает об этом письме?

— Господин Крамарж и братья, вольные каменщики. Я поведал им о проблеме.

— Позвольте узнать, а какова их реакция?

— Обсуждали. Собрать такую сумму немыслимо. Появилось предложение расправиться с вымогателем. Говорят, в России идёт война, и мы не можем подвергаться шантажу.

— Резонно. — Ардашев внимательно посмотрел на собеседника. — Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы предложить мне это сделать?

— Нет-нет! Что вы! Понимаете, с одной стороны, в моём лице вся эмиграция, помогающая России, оказалась в весьма щекотливом положении, а с другой, если этот вор будет убит, то полиция возьмётся за расследование. И кто знает, возможно, они докопаются до истины. И тогда члены правительства, выступающие против помощи России, поднимут такой вой, что нас откажутся кредитовать все европейские банки. — Он помедлил немного и добавил: — Господин Крамарж характеризовал вас, как умного и рассудительного человека. Я описал ситуацию. Мне больше, нечего добавить.

Ардашев молчал.

Кисловский поднялся, одёрнул пиджак и произнес:

— Простите, что отнял у вас столько времени. Надеюсь, наш разговор не выйдет за пределы этого кабинета.

Клим Пантелеевич встал с кресла.

— Никанор Евграфович, я готов вам помочь. В делах с шантажом нельзя торопиться. Надобно просчитать все возможные варианты. Пусть вор сделает ещё один шаг. А я за это время постараюсь, что-нибудь разузнать. Давайте встретимся дня через три. Но, если раньше у вас появятся какие-то новости, пожалуйста, непременно мне о них сообщите.

Ардашев взял со стола визитную карточку и протянул Кисловскому.

— Здесь мой телефон. Звоните в любое время. Сделаю всё от меня зависящее, чтобы избавить вас от лишнего беспокойства. Вы вносите огромный вклад в дело борьбы с большевизмом, и мой долг оказать вам полное содействие.

— Премного благодарен, Клим Пантелеевич. Очень тронут. Мои ожидания полностью оправдались.

— Я могу оставить это письмо у себя?

— Да-да, пожалуйста.

— Благодарю.

— Честь имею кланяться.

— Позвольте вас проводить.

— С большим удовольствием.

В кабинет Ардашев вернулся уже с Войтой. Сыщик уселся в кресло, не успевшее ещё остыть после посетителя. Клим Пантелеевич молчал, рассматривая поверхность стола, будто считая едва заметные, микроскопические чернильные точки на зелёном сукне, а Войта нетерпеливо барабанил пальцами по подлокотнику. Наконец, он не выдержал длительной паузы и спросил:

— Новое дело, шеф?

— Да.

— И?

— Об ограблении банка «Славия» слышали?

— Читал.

— И ваше мнение?

— Способ проникновения дерзкий, не обычный. Медвежатники так не работают. Да и вскрыли всего несколько ячеек, как следует из сообщения.

— Я тоже это заметил. Такое ощущение, что вор знал, где лежит нужная ему ценность.

— Шеф, думаю надобно выяснить способ взлома. Попытаюсь наведаться в банк. Они эти сейфы, наверняка, выбросили или продали по дешёвке слесарям. Возможно, удастся выйти на грабителя. Многих взломщиков довелось повидать на своём веку. Встречались настоящие чародеи.

— Тогда не теряйте время.

— А какова наша цель? Мы хотим опередить полицию и первыми найти похитителя?

— В одной из ячеек хранились секретные документы. Теперь взломщик подбросил хозяину письмо, в котором угрожает обнародовать эти бумаги, если не получит солидное вознаграждение.

— Тот старичок, похожий на преподавателя богословия, который только что вышел от нас и есть потерпевший?

— Он самый.

— Тогда всё понятно.

Войта поднялся.

— А не будет возражать мой достопочтенный патрон, если я попрошу Марию угостить меня кофе по-арабски и только потом отправлюсь на поиски медвежатника?

— Извольте, сударь. Вижу, вы к ней неравнодушны.