Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я больше склоняюсь к первому варианту, – ответил я серьезно.
– И ты прав, – признала она, кивнув, – но это же хорошо?
– Да. Наверное, да.
Ответ получился не очень радостным, потому что я уже начал сомневаться. А действительно ли хорошо вернуть воспоминания? Неуверенность росла с каждой секундой, так что я решил сменить тему.
– А ты? Как все прошло?
Аделина пожала плечами.
– Сложно сказать. Как бы там ни было, я старалась изо всех сил. Посмотрим, вдруг перезвонят.
Она старалась делать вид, что ей все равно, но я-то видел, что результаты прослушивания были очень важны для нее.
– Ты давно поешь?
Она удивленно взглянула на меня и вдруг стала очень подозрительной.
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто любопытно. Но если это большой секрет, неважно, не бери в голову.
Рот Аделины перекосился в ухмылке. Судя по ее лицу, она металась между желанием послать меня куда подальше и потребностью рассказать о своем увлечении. В итоге второе оказалось сильнее.
– С самого детства пою. Начала сама, продолжила в хоре.
Вдруг лицо ее помрачнело: наверняка пришли в голову неприятные воспоминания.
– Я… я бросила хор, когда поступила в коллеж…
– Много учебы?
Аделина издала циничный смешок.
– Много килограммов. Некоторые… некоторые начинали мычать, стоило мне открыть рот.
– Мычать?
Я слишком поздно понял, о чем она, – и вправду тормоз.
– Ага, как коровы. Там-то меня и обозвали жирной коровой впервые. Я была еще маленькой, трудно пришлось. Тогда я еще не нарастила броню, поэтому просто сбежала. А надо было бороться.
Я промолчал, стараясь не сморозить очередную глупость, и уже подумал, что Аделина тоже больше ничего не скажет, как она вдруг продолжила. Очевидно, ей нечасто задают вопросы.
– И я стала петь дома, когда мамы нет. Она работает продавщицей и возвращается поздно. А отец вообще свалил от нас, когда мне было три года, так что тут все просто. У меня есть караоке – очень хорошая тренировка. А мюзикл – это вообще мое. Я знаю каждую песню наизусть, даже мужские партии.
Она действительно выглядела по-другому в этот момент. Можно подумать, внутри у Аделины загорелась лампочка. А потом свет кто-то выключил.
– Короче, все это очень глупо, – проворчала она, – сама не знаю, зачем тебе тут все рассказываю. Да нет, конечно, знаю, – добавила она с насмешкой, – ты все равно всё забудешь.
– И нечего скалиться. Я спросил – ты рассказала. И, представь себе, мне интересно.
Ну правда, чего она вдруг надулась (только вот тут без неудачных подтекстов). Аделина, конечно, не извинилась, но, как мне показалось, ей стало неловко – вот они, хорошие манеры.
– Было бы прикольно, – заявила она как ни в чем не бывало, – было бы прикольно, если бы ты получил роль.
Тут уже я пожал плечами.
– Вряд ли. Сама же говорила, что я пискля.
– Это верно, – согласилась она без малейших угрызений совести, – да и не похоже, чтобы тебе была нужна эта роль.
Она изо всех сил старалась снизить значимость этого кастинга, который организовала «ассоциация-займем-хорошим-делом-подростков». Поставленный от начала до конца спектакль ждало всего шесть представлений – максимум.
Но чем больше Аделина повторяла, что этот мюзикл – второсортная любительская постановка местечковых масштабов, тем больше я понимал, насколько это было важно для нее.
Мы разошлись у выхода из театра. Руки мы, конечно, не стали жать друг другу – слишком официально, и целоваться не стали – не надо тут преувеличивать. Однако что-то между нами изменилось навсегда. Странно.
Аделина не просила не болтать о кастинге в лицее. Может, было сразу понятно, что мы оба не станем болтать.
Я не рассказал о случившемся ни Арно, ни Беатрисе, хотя знал, что им наверняка будет любопытно – а может, они даже обрадуются, что с воспоминаниями наметились хоть какие-то сдвиги. Я просто не смог. Пусть они и мои родители, но у меня не получается им доверять.
К тому же мне совсем не хотелось разговаривать с ними сегодня вечером. Я думал об Аделине и о том, в каких разных тюрьмах мы сидим. Я уже знал о своей и о темнице Эдмона Дантеса. А вот сегодня открыл для себя клетку Аделины. И там не оказалось ни каменных стен, ни черных дыр, но все равно страшно.
P.S.: Арно сдержал слово и подключил мне мобильный интернет.
Четверг, 3 июня
15 часов
Учитель английского не пришел, поэтому я решил воспользоваться часом, проведенным в библиотеке, и подвести итоги. Пока что первая половина дня оказалась щедрой на интересные события и сюжетные повороты, приправленные капелькой стресса.
Что касается уроков, на математике мы начали новую тему. И я все понял. Если честно, в предыдущей теме я плавал, да и класс продвинулся далеко вперед, когда я вернулся. Но в этот момент все было прозрачно. Месье Монпенсье, наш учитель, объяснил предельно ясно: для решения системы уравнений с несколькими неизвестными нужно составить и решить столько уравнений, сколько неизвестных. То есть два уравнения, когда два неизвестных, три уравнения при трех – и так далее… Проще простого. Ко всеобщему удивлению, я даже вызвался к доске, а учитель похвалил меня. И я чуть не ответил, что нечего меня хвалить. Что я не заслужил. Что применить метод подстановки довольно просто. И что пусть он меня похвалит в тот день, когда я решу уравнения своей жизни. Только, пожалуй, этого не случится, потому что неизвестных в ней больше, чем уравнений.
Ясное дело, я ничего не сказал, а просто улыбнулся и вернулся на место, сопровождаемый отчасти растерянными, отчасти – впечатленными взглядами. Аделина мне подмигнула. Знаю, о чем она подумала: наверняка приписала мои успехи в математике удару по голове.
По правде говоря, я во все это не верю, однако не могу отрицать, что происходят странные вещи. Прошло уже почти две недели с моей травмы и десять дней, как я в лицее. Поначалу я чувствовал себя брошенным, будто все накопленные знания потонули в тумане от пережитого шока (хотя, если смотреть на мои оценки на сайте школы, не уверен, что эти знания вообще были). Однако понемногу, со временем, слушая на уроках и прилагая минимум усилий, я начал успевать более-менее по всем предметам.